Лирика

Петрарка Франческо

Тесня Амура в собственных владеньях.

Ты зришь меня, ты внемлешь скорбный глас,

Утешь – не наяву, так в сновиденьях,

Сойди ко мне, сойди еще хоть раз.

CCCXLI

Чья доброта на небо вознесла

Мою печаль и мой укор судьбине,

Чтобы моя владычица поныне

Являться мне во всей красе могла,

Исполнена душевного тепла

И кротости, чужда былой гордыни?

И,

обретая силы в благостыне,

Я вновь живу – и жизнь моя светла.

Блаженна та, кто благость льет в другого

Доступными лишь им – ему и ей

Видением и тайным смыслом слова.

Я слышу: "Верный мой, не сожалей

О том, что я была с тобой сурова",

И меркнет солнце от таких речей.

CCCXLII

Питаю сердце тем, чего довольно

От господина моего имею.

Зальюсь слезами, вздрогнув, побледнею,

Так от глубокой раны сердцу больно.

Но часто мне, простертому безвольно,

Является она. Нет схожих с нею!

И у моей постели – я не смею

Взглянуть! – она садится, сердобольна.

Лицом горячим чувствую прохладу

Руки, которой сердце так желало,

И речь ее приносит мне отраду:

– Не плачь по мне. Ужель ты плакал мало?

С отчаяньем и знанью нету сладу.

Будь жив и ты, как я не умирала.

CCCXLIII

Ни взгляда, ни лица, ни золотого

Сиянья головы ее склоненной.

Из уст ее, на небо вознесенной,

Никто не слышит ангельского слова.

Как я живу? – я удивляюсь снова.

Да я б и не жил, если б истомленной

Душе ниспослан не бывал Мадонной

Свиданья миг средь сумрака земного.

И как она внимательна при этом

К словам того, чьи муки так жестоки,

Под утро приходя к нему с приветом.

Когда же день забрезжит на востоке,

Она уходит, вспугнутая светом,

И влажны у нее глаза и щеки.

CCCXLIV

Быть может, сладкой радостью когда-то

Была любовь,4 хоть не скажу когда;

Теперь, увы! она – моя беда,

Теперь я знаю, чем она чревата.

Подлунной гордость, та, чье имя свято,

Кто ныне там, где свет царит всегда,

Мне краткий мир дарила иногда,

Но это – в прошлом. Вот она, расплата!

Смерть унесла мои отрады прочь,

И даже дума о душе на воле

Бессильна горю моему помочь.

Я плакал, но и пел. Не знает боле

Мой стих разнообразья: день и ночь

В Глазах и на устах – лишь знаки боли.

CCCXLV

Любовь

и скорбь – двойная эта сила

Толкнула мой язык на ложный путь:

Сказать о милой то, что, правдой будь,

Кощунством бы невероятным было!

В том, что безмерных мук не облегчила,

Что утешеньем не согрела грудь,

Блаженную жестоко упрекнуть,

Чья плоть навеки хладным сном почила!

Слезам предел стараюсь положить…

Да будет в этот ад пред ней дорога

Закрыта! Жажду умереть и жить.

Она прекрасней, чем была, намного

И рада в сонме ангелов кружить

У ног всемилостивейшего Бога.

CCCXLVI

Когда она почила в Боге, встретил

Лик ангелов и душ блаженных лик

Идущую в небесный Град; и клик

Ликующий желанную приветил.

И каждый дух красу ее приметил

И вопрошал, дивясь: "Ужель то лик

Паломницы земной? Как блеск велик

Ее венца! Как лен одежды светел!.."

Обретшая одну из лучших доль,

С гостиницей расставшаяся бренной,

Оглянется порою на юдоль

И, мнится, ждет меня в приют священный.

За ней стремлю всю мысль, всю мощь, всю боль…

"Спеши!" – торопит шепот сокровенный.

CCCXLVH

О Госпожа, с началом всех начал

Над нами ныне сущая по праву.

Там, в небесах, твою земную славу

Не пурпур и не жемчуг увенчал.

Я редкостнее чуда не встречал,

И, Бог свидетель, не одну оправу

Я так любил, яо и уму и нраву

Я слезы и чернила расточал.

С небесной высоты тебе заметней,

Что одного я жажду неизменно:

Всегда встречать лучи прекрасных глаз.

Для примиренья распри многолетней

С отринутой ради тебя вселенной

МОЛИ, чтоб я скорее был у вас.

CCCXLVin

От облика, от самых ясных глаз,

Которые когда-либо блистали,

От кос, перед которыми едва ли

Блеск золота и солнца не угас,

От рук ее, которые не раз

Строптивейших Амуру покоряли,

От легких стоп – они цветов не мяли,

От смеха – с ним гармония слилась,

Я черпал жизнь у той, с кем ныне милость

Царя небес и вестников его.

А я стал наг, и все вокруг затмилось.

И утешенья жажду одного:

Чтоб, мысль мою прозрев, она добилась

Мне с нею быть – для счастья моего.

CCCXLIX