Лиса в аптечной лавке

Шнейдер Наталья

– Я очень не хотела верить, – шепнула я.

Он улыбнулся.

– Один раз я причинил тебе вред. Больше такого не повторится. – Ксандер приобнял меня за талию и повлек к двери. – Пойдем домой.

Он провел меня в комнату, которую я про себя называла «маленькой гостиной». Кресло у окна, возле него круглый столик на одной ножке, на который удобно пристроить пяльцы или поставить корзинку с рукоделием. Еще одно кресло ближе к камину, рядом журнальный столик. У камина высокие напольные часы: кто-то успел их завести и выставить время… ох, ничего себе, как стремительно

пролетел день!

– Сейчас я велю Томасу принести вина, а Энн – подать закуски, – сказал Ксандер.

– Спасибо, вина на сегодня хватило, – буркнула я.

– Разве тебе не надо будет запить вот это? – Он вынул из кармана пачку писем, протянул мне.

Я выхватила взглядом несколько строчек с верхнего письма. Ничего криминального, обычный девичий щебет – учеба, подруги… Почерк похож на мой и все же – не мой, линии тонкие, словно писавшая вообще не нажимала на перо.

– У тебя изменился почерк, – сказал Ксандер, как будто в самом деле читал мои мысли.

– Потому что я изменилась, – сказала я.

– Да, ты очень изменилась.

Нет, я никогда не расскажу ему, что на самом деле случилось в тот вечер. Не хочу, чтобы его чувство вины встало между нами. Хватит и того, что я чувствую себя виноватой перед той девочкой, которой не досталось обычного счастья.

– Не буду тебе мешать. – Ксандер шагнул к двери.

И уж точно я не стану читать письма, написанные не мной и не мне.

– Ты мне не мешаешь.

Я бросила пачку писем в камин, пустой по летнему времени. Сосредоточиться получилось не сразу, все-таки магом я пока была не слишком опытным, но наконец с кончиков пальцев слетели искры.

– Я не помню. – Я посмотрела на мужа в упор. – И не хочу вспоминать.

Бумага занялась, тяга из каминной трубы подхватила пепел, унося в воздух.

– Ты мне не мешаешь, – повторила я. – Останься… если хочешь.

Ксандер опустился в кресло, устроил меня у себя на коленях. Какое-то время мы молчали, наслаждаясь объятьями, теплом и покоем.

– Грешно так говорить, – он потерся носом о мои волосы, – но я рад, что ты… Если бы ты не потеряла память, я бы не узнал тебя настоящую. Ту Алисию, на которой женился, я бы не полюбил.

Я вздохнула. Наверное, Сашка был прав, и я в самом деле ненормальная. Любая другая женщина запрыгала бы от восторга, но…

– Много ли ты знаешь обо мне, чтобы говорить так?

Странно, но разрывать объятья по-прежнему не хотелось. Слишком тепло и уютно в них было.

Или я просто боюсь громких слов? Ведь, если начистоту, Ксандер мне тоже очень нравится – и в постели, и вне ее.

Он тихонько рассмеялся.

– Ты права. Я не знаю, какую еду ты любишь, какие книги читаешь… кроме справочников с запрещенными зельями.

– Молитвослов, – невинно заметила я.

– Сомневаюсь. – Ксандер хмыкнул. – И все же мне кажется, я знаю о тебе достаточно, чтобы… пусть будет «увлечься», если тебя пугает слово «любовь».

– Мысли читаешь? – не удержалась я.

Он улыбнулся – как хочешь, так и понимай – и продолжал:

– Увлечься сильно и глубоко той женщиной, которая

скрывалась в наивной покорной девочке. Доброй и заботливой. Умной. Знающей, что она хочет и чего не хочет. Наверное, это и стало последней каплей: твое упорство – в стремлении ли получить, что хочешь, как с семейным делом, или в нежелании мириться с тем, чего не хочешь, вроде мужчины, который тебя лишь терпит. – Он покачал головой. – Прости за прямоту, но трудно относиться как к равной к женщине, которая сначала говорит только: «Да, как скажете, как вам будет угодно», потом – что она имела в виду не это. Но вместо того, чтобы прямо сказать, что не так, имитирует обморок.

Я вздохнула.

– Я не помню этого, но, наверное, люди не ведут себя таким образом без причины?

Может, она просто не знала, как по-другому сказать, когда что-то не так? Может, ее возмущение привыкли не замечать, а обмороки, пусть и притворные, игнорировать не получалось? Почему-то мне не хотелось думать об Алисии плохо. «Умная и добрая девочка», – говорил о ней отец, но за десять лет в приюте характер мог измениться.

– Наверное. Наверное, я зря не проведывал тебя в приюте, думая, что там есть все необходимое. Может быть, если бы я догадался забрать тебя оттуда раньше, все было бы по-другому. – Ксандер пожал плечами. – Но что сделано, то сделано. Я не святой и никогда не отличался терпением. И за несколько недель подготовки к свадьбе и день бракосочетания оно истощилось полностью. Хорошо, что ты этого не помнишь.

Он помолчал.

– Когда ты выпрыгнула в окно, я думал, вернешься через час-другой. Успокоишься, поймешь, что…

– Что некуда деваться? – усмехнулась я.

– Что хоть я и не намерен терпеть притворство, но не желаю тебе зла. Ты в самом деле считала меня чудовищем?

– Когда удирала от тебя со всех ног? Домой, пешком, посреди ночи?

Договаривать я не стала – не дурак, поймет.

Ксандер улыбнулся, взъерошив мне волосы.

– Тогда я рад, что ты переменила мнение.

Его рука знакомым властным жестом легла мне на затылок, притягивая меня к лицу. Муж захватил губами мою нижнюю губу, легонько провел языком, надавил, и я позволила ему проскользнуть в рот. Поцелуй становился все жарче, все требовательней, а под моей ладонью, лежавшей на груди мужа, все быстрее колотилось сердце. Все быстрее, как и мое.

– Позови Энн, – выдохнул Ксандер, наконец оторвавшись от моих губ. – Если я снова буду твоей камеристкой, еще одному платью придет конец. И жду тебя в спальне.

Я бы не сказала, что в прошлый раз платье так уж пострадало – шнурок всегда можно заменить.

– Уверен? – мурлыкнула я, проходясь поцелуями по его шее. – Энн может быть очень, очень неторопливой. Устанешь ждать.

– Не дразни меня, женщина! А то… – Я поймала зубами мочку его уха, вызвав глухой рык. – Загну тебя над столом прямо здесь.

Я провела ладонью по его штанам, едва касаясь – и без того все было понятно.

– Звучит соблазнительно…

– Энн, – рявкнул муж в пространство. – Приготовь графине ванну и помоги раздеться.