Лишь разумные свободны
Шрифт:
— Лева пытался, — повторила Матильда. — Он пытался сделать два дела сразу: понять себя и объясниться. В то время никто из нас еще не осознал своего назначения. Наше общее сознание только рождалось, первым был Лева, потому он метался и делал глупости. После его гибели наше взаимопонимание осуществилось практически мгновенно. Я пока говорю только о нас, как о личностях, но еще не о цели, ради которой мы появились в мире.
— Да, — сказал я. — Я слушаю.
— Вы должны помнить — появление локтевого знака у каждого из нас происходило
— Да, — повторил я. — Эти знаки соответствовали знакам на детонаторах…
— На ретрансляторах, — поправила Матильда. — Будем называть вещи своими именами.
— Мы не знали, — сказал я. — Мы думали, что это именно детонаторы, активирующие некий процесс, запущенный Странниками много лет назад.
— Ретрансляторы, — повторила Матильда. — Пока все мы не подключились к сети, общая программа не могла заработать.
— Все? — спросил я.
— Все, — сказала Матильда.
— Но ведь Эдна погибла, — напомнил я.
— По вашей вине, — неприязненно сказала Матильда, и на меня дохнуло ледяным ветром. — Если бы Эдна осталась жить, если бы ее ретранслятор не был уничтожен, то связь, о которой я говорила, проявилась бы гораздо раньше. Тогда не погиб бы Лева…
— А Томас Нильсон? — напомнил я. — Он…
— Вы сделали очередную глупость, — резко сказала Матильда. — Цепь еще не работала, ретрансляторы осуществляли связь только на уровне глубоко бессознательного ощущения. Нельзя было открывать правду кому-то одному, оставлять его наедине с истиной, которую он в одиночку не мог бы осмыслить.
— Корней… — напомнил я, повернувшись к Яшмаа. — Корней, вам было сообщено все, и вы сами согласились на регулярное ментоскопирование…
— Да, — кивнул Яшмаа. — Я человек, психически куда более устойчивый, нежели Том. Матильда сказала: в те годы каждый из нас был еще сам по себе, и никто ничего не знал. Я воспринял информацию, пережил ее и позволил сделать себя подопытным. Но, Максим, из этого не следует, что результаты ваших экспериментов соответствовали истинным процессам!
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что никакое ментоскопирование не могло проникнуть на уровень бессознательного, на котором ретрансляторы в то время поддерживали контакт. А потом, по мере того, как этот уровень повышался, будто река, выходившая из берегов, я выталкивал из подсознания ваши пронизывающие программы. Сначала я не понимал этого — нужные действия производил мой ретранслятор. Но по мере того, как каждый из нас осознавал себя и всех вместе, мы уже и сами могли контролировать любые процессы вмешательства в нашу жизнь. Сначала это происходило очень медленно. Возможно, в иных условиях цепь заработала бы эффективно только лет через двадцать… Не знаю. Но когда вы убили Леву…
— Я…
— Вы. Вы могли помешать.
— Не успел… — сказал я, понимая, насколько жалко звучит попытка оправдания. Впрочем, мои оправдания были никому не нужны, Корней пропустил их мимо ушей.
— Но
— Вы полагаете, что любой из нас, явившись к Сикорски, был бы правильно понят?
— Безусловно!
— Безусловно — нет! Психология контрразведчика…
— Корней, на Земле есть сотни человек, кроме Сикорски, которые могли понять вас!
— В той степени, как мы сами понимали себя и могли объясниться? Да. Мы узнали о себе все — я сказал. Но полное понимание пришло лишь в последние дни. И объясниться полностью мы можем только сейчас. Но сейчас у нас для этого уже нет времени…
— Сколько? — спросил я, вспомнив, что, хотя время нашего разговора во много раз превышает реальное физическое время, и в физическом пространстве прошла, возможно, только доля секунды, но все же время шло и там, и я не знал — сколько его минуло и сколько осталось.
— Двадцать три минуты, — сказал Яшмаа. — Осталось двадцать три минуты, и не будем их терять.
— Говорите, — сказал я, смирившись.
Они подошли ближе — все восемь. Я понимал сейчас, что слушаю вовсе не Корнея Яшмаа, точнее, не только Корнея Яшмаа. Я слышал сейчас голос того существа, каким стали близнецы-подкидыши, ощутив впервые свое полное единение.
— Максим, — произнес Яшмаа, и его слова отозвались восьмикратным эхом, — вы уже поняли, надеюсь, к чему ведет развитие любой цивилизации. Всеобщий закон: определенность и познаваемость мироздания тем выше, чем меньше в этом мироздании разумной воли.
Странники — да, Максим, Странники, те самые, о которых почти ничего не известно, и которые, по мнению многих, реально не существовали… Цивилизация Странников возникла задолго до того, как жизнь на Земле вышла из океана на сушу. И предела своего Странники достигли задолго до того, как на Земле родился один из первых пророков по имени Моисей. Странники летали к звездам, обустраивали планеты, до которых мы еще не добрались, проявляли свободу своей воли, разрушая закономерности окружавшего их мира. И постепенно мир, в котором они жили, становился все менее предсказуемым. Разум познавал мир и менял его, расшатывал и размывал, как размывает русло горный поток.
Странники поняли в конце концов, что на каком-то из этапов развития — это было неизбежно — мироздание станет бесповоротно непредсказуемым. Максим, вы не захотели выслушать ни Фарамона, ни Ванду. Между тем, Фарамон — единственное существо на Альцине, а может, и во всей ближней Вселенной, кто способен еще предвидеть на тысячи лет. Не всегда, конечно. Часто эта способность ему изменяет, как изменяла она почти всем пророкам Земли, никогда не умевшим управлять этим своим умением. А Ванда — один из немногих оставшихся профессионалов в умирающей науке. Будущая смерть астрологии была предопределена изначально — свобода воли разрушает связи явлений, разве это не очевидно?