Лишь разумные свободны
Шрифт:
— Речь идет о судьбе человечества, — повторила Матильда. — Странники поручили нам операцию спасения.
О, Господи! Теперь я знал, что произошло! Матильда не могла сказать фразу, более неудачную. Неудачную? Просто катастрофически провальную! Странники? Ах, так вы признаете, Матильда, что являетесь одним из автоматов Странников, против которых он лично, Рудольф Сикорски, не первый десяток лет ведет ожесточенную борьбу! Поручили? Ах, так вы признаете, Матильда, что выполняете миссию не так, как вам хочется, а так, как вас, извините, запрограммировали! Операцию спасения? Ах, так вы признаете, Матильда, что намерены спасти
Мысль Экселенца была для меня очевидной, но Матильда не понимала, она продолжала идти напролом, так, как ей казалось лучше всего.
— Странники поручили нам операцию спасения, — повторила она. — Когда, свобода воли, свойственная разуму, стала самой большой из возможных опасностей, единственный выход заключается в полном — по крайней мере временно — отказе от технического, культурного и прочих видов прогресса. Ситуация нуждается в детальном обсуждении, и я повторяю свое предложение — встретиться с представителями Мирового совета в удобном месте в удобное время.
Матильда не могла выразиться яснее — в столь краткой речи. И она не могла выразиться более неудачно. Каждое ее слово подтверждало самые худшие опасения Экселенца. Матильда говорила очевидные для нее истины и думала — наверняка, не сама, а после обсуждения с остальными подкидышами, — что никто не сможет понять сказанное превратно. Но Экселенц, черт побери, понимал все с точностью наоборот. И, с его точки зрения, понять речь Матильды иначе было физически невозможно!
— Конечно, Матильда, — сказал Экселенц с вежливой улыбкой. — Ваше предложение принято. Мне не очень понятны ваши опасения (ну, ну, старый лис, — подумал я), но я сегодня же свяжусь с Сидоровым и Комовым, и мы обсудим все, что вы сказали. Спасибо. Я свяжусь с вами… м-м… в течение недели.
Матильда несколько секунд смотрела на Экселенца странным взглядом, в котором читалось ошеломление от того, что ее предложение принято без единого возражения, и удовлетворение от того, что председатель КОМКОНа-2 оказался вовсе не таким монстром, каким его рисовала ее фантазия, и еще целая гамма ощущений промелькнула на ее лице прежде, чем она попрощалась и отключила связь.
Теперь я понял, по крайней мере, чем занимался Экселенц до того, как произошла нелепая трагедия на «Альгамбре», которую он воспринял, конечно же, как логическое продолжение угрозы Матильды Геворкян.
Серый туман вокруг меня сконденсировался дождем и был поглощен почвой за две-три секунды. Матильда опять обратилась в жену Лота, а Корней Яшмаа приблизился ко мне на метр и теперь мог дотянуться до меня рукой.
— Что вы должны были сделать? — резко сказал я. С меня достаточно было объяснений, возможно, очень важных в исторической перспективе, но совершенно несущественных, по-моему, для интерпретации текущих событий. — Я имею в виду: вы все. Вместе. Стратегия.
— Убедить, — сказал Яшмаа. — Теперь мы понимаем, что
— Убедить — кого и в чем?
— В чем — вы уже знаете, Максим. Вселенная — точнее, та ее часть, в которой живет человечество, — переходит к новому равновесному состоянию. Зависящие от времени законы природы, возникшие в начале расширения, уже разрушены. Свобода воли — то, чем так гордится род людской, — привела к бессмысленности дальних прогнозов еще сто лет назад. Сейчас становится бессмысленно прогнозировать даже на год. В наши дни лишь цивилизация невысокого уровня способна предвидеть собственное будущее. Похоже, что единственным пророком в нашей Вселенной остался этот полубезумный Фарамон…
— Да, — сказал я. — А также нет. Он хороший пророк, но его трудно понять. Это он предсказал Грапетти, что «Альгамбре» грозит гибель?
— Конечно. И вот тут-то столкнулись два мира — наш, человеческий, и мир цивилизации Альцины, куда более примитивной и, следовательно, значительно более детерминированной. Если бы акцию спасения звездолета взял на себя сам пророк, возможно, она и имела бы успех. То есть, почти наверняка имела бы. Но пророк — не исполнитель. И он понимал, что прямые указания заставят Грапетти проявить присущую ему, как человеку, свободу выбора, Лучано поступит по-своему, и, следовательно, почти наверняка вопреки…
— Что же придумал этот хитрец для того, чтобы Грапетти оказался на «Альгамбре»?
— О, вы, наконец, поняли логику? Что ж, мне будет легче объяснить… Единственное, что наверняка заставило бы Лучано поступить однозначно, не задумываясь, это угроза кому-то из нас…
— А угроза жизни других людей, — прервал я, — не заставила бы Грапетти поступить аналогично? Есть ситуация, когда свобода выбора отстутствует, — это ситуация спасения человеческой жизнм. В таких случаях все люди поступают одинаково.
— Вы ошибаетесь, Максим, — покачал головой Яшмаа. — И лучший тому пример — Рудольф Сикорски. У него, как он полагает, нет выбора: он действует во имя спасения человечества. В данном случае, от пагубного вмешательства Странников, поскольку Сикорски полагает пагубным любое вмешательство. Выбора у него нет, но на самом деле он поступает вопреки собственному выбору, поскольку действия его не спасают человечество, а приближают к той границе, когда бороться с распадом мироздания станет бессмысленно.
— Нет, Корней, — сказал я. — Вы говорите о ситуации, очень неоднозначной. А я имею в виду самое простое — горит дом, и в окне плачущий ребенок. У вас есть выбор?
— Выбора нет, — согласился Яшмаа, — но знаете ли вы, что описанная вами ситуация повторялась за последние двадцать лет семьдесят два раза на всех освоенных планетах? И ровно в половине случаев люди поступали вовсе не так, как вы думаете.
— Чепуха! — воскликнул я, но Корней отодвинулся в сторону, открыв мне странный лаз — это была, скорее всего, щель в каком-то статистическом массиве, куда он меня приглашал, чтобы убедить в своей правоте. Меня не нужно было убеждать — я уже знал то, что хотел сказать Яшмаа. Семьдесят два случая, и в тридцати шести люди не бросились спасать ребенка! Точнее, они, как им казалось, делали то, что было единственно возможно в данной ситуации. Они были убеждены в том, что поступают правильно. Но подсознание оказывалось сильнее. Орел-решка. Выбор всегда оказывался случайным!