Лишние мысли (сборник)
Шрифт:
— Так сколько всего депутатов?
— На четыреста меньше.
— Пятьдесят?
— Да, пятьдесят.
— И они все здесь?
— И они все здесь.
— Зачем тогда понадобился я, если вы так стремитесь уменьшить число депутатов? — алкоголь благотворно действовал на мой рассудок — я задавал дотошные логичные вопросы.
Кошкин в ответ хитро прищурился, сначала вроде что-то хотел сказать, но потом, очевидно, передумал. Да, именно такое создалось у меня впечатление.
Я повторил вопрос.
Он предложил еще выпить. Я согласился и более решил не поднимать тему моего здесь появления — все равно я не смог бы ничего выяснить.
Я снова огляделся. Некоторые
С кухни доносился неприятный запах больничной еды — совсем не той, которая находилась на столе перед нами; деревянная дверь за моей спиной была закрыта, однако я слышал приглушенные голоса поваров. Я знал, что они в белых халатах.
IV
Как ни пытаюсь, не могу вспомнить, чем закончился тот день. Я часто многое забываю, а здесь еще сыграло свою роль n-ное количество стаканов водки, которые я опорожнил.
Проснулся я в незнакомой комнате и некоторое время не мог понять, где нахожусь. Мягкие стены и мягкий потолок, очень высокий; окно, солнечный свет. Кровать широкая, но неудобная — не знаю, почему, но мне было некомфортно в ней лежать. Точнее, мне было некомфортно в ней проснуться — так отреагировал мой мозг. А когда он спал ему (или нам) было, должно быть, все равно, ибо он не просыпался, и я не просыпался. С другой стороны я слышал, что во время сна в нас бодрствуют некие частички организма — «ночные сторожа», сменяющие мозг на несколько часов. Вот им-то и могло быть некомфортно во время самого сна, а утром они передали мозгу об этом; в результате он мог сильно опечалиться, но не сказать мне — он бережет своего хозяина. Напрасно — мне всегда казалось, что это я должен беречь его. В результате получилась интересная вещь (если только «ночные сторожа» передали мозгу о дискомфорте) — мозг как будто просыпался ночью без моего ведома, ведь он знал, что «ночным сторожам» было некомфортно. Если бы я не имел представления о существовании «ночных сторожей», то непременно так бы и подумал — о бодрствовании моего мозга отдельно от меня. С другой стороны, мои рассуждения все-таки не совсем верные, ибо я забыл об ощущениях самого моего тела целиком — или, может быть, не целиком, но тех частей его, которые не относились к «ночным сторожам», обладали физической автономией от них. Мне кажется, когда я проснулся, сигнал о дискомфорте получили, прежде всего, именно они. Затем уже они передали это моему мозгу. В то же время, «ночные сторожа» знали обо всех неудобствах, ибо они натерпелись за время сна. В результате, могло получиться так, что они направились сообщить об этом мозгу, но остановились на полпути — увидели другие части тела, только что проснувшиеся, мучимые тревогой, и собиравшиеся сделать то же самое, и решили, их участия — «сторожей» — не требуется. Или только что проснувшиеся части тела мучимые тревогой, направились сообщать мозгу о дискомфорте, но остановились на полпути — увидели «ночных сторожей», которые собирались сделать то же самое, и решили, их участия — только что проснувшихся частей тела — не требуется. Таковы были две версии, две очередности, которые, в принципе, должны были заканчиваться одинаковой реакцией моего мозга.
Тут только я сообразил, что, по всей видимости, нахожусь в депутатском номере. Это Кошкин отвел меня сюда? Или нет? Мне казалось, вчера он выпил лишнего, так же как и я, и ничего не соображал. Интересно, почему мы не остались в столовой, ведь, насколько я понял, это обычная практика.
Мои размышления были прерваны, ибо в номер вошел Кошкин. Он улыбался, но явно через силу —
— Доброе утро. Это мой?
— Приветствую. Да, ваш. Теперь вы депутат в полном смысле этого слова. Наденьте рубаху и повяжите его.
— Он синий, что это означает?
— Партия либералов, — ответил Кошкин и повторил, — наденьте рубаху и галстук. Сейчас я объясню, каких взглядов вы должны придерживаться и за что выступать.
— Хорошо, — я кивнул в ответ, — а после мы пойдем завтракать?
— Да.
— Опять в столовую?
— Совершенно верно. Кстати… отлично вчера выпили.
Я неопределенно пожал плечами. Я вспомнил слова Кошкина о том, что перед тем, как меня избрать, депутаты специально интересовались, употребляю ли я спиртное. Мне почему-то стало не по себе. До того, как попасть в психбольницу, я действительно много пил.
Я надел рубаху и, стоя у зеркала, повязал галстук.
Кошкин сказал мне:
— Приготовьтесь к тому, что теперь к вам будут подходить депутаты и задавать разные вопросы о политике. С оппозицией ведите себя сдержаннее. Кстати, я принес вам обещанную книгу, партийное издание об этикете, — он протянул мне небольшую книгу синего цвета, в мягком переплете, — изучите это позже, а пока я поясню вам главные вещи…
— Да, скажите мне…
— Что сказать?
— Какие именно вопросы о политике мне могут быть заданы и что я должен отвечать?
— Глава вашего блока, депутат Ж., собирается расклеить у себя в номере пять тысяч фотографий, на которых изображен он сам, обклеить ими все стены. Вас обязательно спросят, что вы думаете об этом.
— И мне ответить, что я полностью его поддерживаю?
— Так лучше всего, да, — сказал Кошкин, кивая.
— А как насчет законов, Земельного кодекса?
— Что насчет него?
— Меня могут спросить о нем? Какую позицию я занимаю или…
— Очень вряд ли, нет-нет, совсем так не думаю, что вас могут спросить об этом.
— Но почему? — осведомился я удивленно, — сегодня не состоится его принятие?
— Состоится. И о самом этом событии говорят довольно много.
— Тогда… нет, я решительно не понимаю…
Кошкин сел на мою кровать и пустился в разглагольствования:
— Вы еще не были ни на одном принятии закона. Поэтому и задаете такие нелепые вопросы. Но это ничего, сегодня вы многое поймете. А если нет, то понимание придет со временем…
Пока он говорил, я успел почистить зубы, надеть брюки и пиджак.
— Итак, я готов.
— Вы отлично выглядите, у вас очень представительный вид. Такой и должен быть у человека, которому предстоит вершить судьбами Родины.
Когда мы вышли из номера, Кошкин сказал:
— Вчера вы, должно быть заметили, что на всех депутатах галстуки трех разных цветов. Конечно, красные галстуки — это коммунисты. А желтые — демократы. Но демократов немного, всего девять человек, и они не очень хитрые. Более всего вам следует опасаться коммунистов.
— Но почему меня сделали либералом? Какими критериями руководствовались те, о ком никто ничего не знает?
— Не имею представления. Может быть, дело здесь в психологическом портрете. Но я слышал, что бывает по-другому — депутату выдают галстук, что называется, наобум и наблюдают, как он справляется со своими партийными делами. Если неудовлетворительно, то его отправляют в другую партию.
— И вы думаете, мой случай относится именно ко второму варианту?
— Нет, если честно. Ибо тогда они выдали бы вам галстук в первый же день.
— Но они этого не сделали. Значит, дело в психологическом портрете.