Лишний рот
Шрифт:
— Ну-ка, а ты, Кирилл, что можешь мне рассказать, например, о Навуходоносоре?
Киря, помнивший о Навуходоносоре столько же, сколько о прошлогоднем снеге, совсем ошалел от неожиданности при этом заданном ему вопросе. Маня, всегда старавшаяся прийти на выручку любимому брату, старалась во что бы то ни стало сделать это и сейчас. Но, увы! И сама Маня была мало осведомлена об истории вавилонского владыки, потому что совсем уже неудачно, к полному посрамлению Кири, она из-за спинки отцовского кресла подсказала невпопад:
— Это был… это был царь египетский, при котором Моисей вывел иудеев
— Очень мило! Ты подаешь большие надежды, Маничка, в области познаний, но лучше бы ты все-таки помолчала, — язвительно предложил Митинька, уничтожая взглядом сестру.
Та готова была расплакаться от стыда и злости.
— А ну-ка, ты, Василий, расскажи, кто был Навуходоносор, по-твоему? — обратился теперь к Васе отец Паисий, так и не дождавшись ответа Кири. Мальчик сказал.
Просто и толково изложил он историю вавилонского деспота. Так же просто и толково отвечал он на вопросы батюшки по арифметике, грамматике и о начальных сведениях географии и истории. На подобные же вопросы, заданные ему отцом, никак не мог ответить Киря.
— Стыдно, Кирилл, стыдно, — с укором обратился к сыну батюшка. — Вместо того, чтобы радовать и утешать успехами отца, ты как себя ведешь? Как учишься? И ты, Маня, тоже… Большая девочка! Стыдитесь оба!.. А тебе, Кирилл, в последний раз говорю: не одумаешься, не опомнишься, возьму из гимназии, в ремесло отдам на выучку, а на твое место Васю помещу. Мальчик прилежный, радивый, к ученью горячий. Выйдет из него толк. А пока что ходи в свое училище, Василий, — обратился снова к своему приемышу отец Паисий. — Я платить за тебя стану и книги, какие надо, куплю. А вы, сестрица, работать его не заставляйте, пусть учится. Его мать за это помолится за нас…
— Да как же, братец, нам с Софкой вдвоем не управиться, — заволновалась Лукерья Демьяновна.
— Навуходоносор вот этот поможет. Ему куда больше полы мыть пристало, нежели в гимназии учиться, — вставил Митинька, окидывая презрительным взглядом брата.
Младшие дети засмеялись.
— Наводоносол, Новосол, Новосол! — с трудом выговаривая незнакомое слово и прыгая на месте, кричали Шура и Нюра.
— Носоль, Носоль! — пищал и трехлетний Лешенька.
Киря даже побледнел от гнева и сжал незаметно от отца кулак, показал его детям. Потом злобно взглянул на Васю.
— Ну, покажу же я тебе Навуходоносора! — произнес он чуть слышно сквозь стиснутые зубы по адресу последнего и с тем же злым лицом бросился вон из комнаты.
Теперь жизнь Васи несколько изменилась к лучшему. Он снова ходил в школу, как и при жизни матери, и только по возвращении оттуда работал на семью своего благодетеля. Но теперь эта работа казалась даже радостной Васе. После четырех-пяти часов, проведенных в училище, он чувствовал себя таким свежим, бодрым и обновленным. Даже придирки и вечные попреки Лукерьи Демьяновны не могли подействовать на его светлое настроение духа, с тех пор как он учился в школе, а на постоянные неприятности, причиняемые ему чуть не ежедневно после злополучной истории с Навуходоносором Кирей, он старался как можно менее обращать внимания.
Однако Киря не хотел оставить Васю в покое. Митинька, всегда враждовавший с братом благодаря отвратительному характеру
— Навуходоносор, хочешь, обменяемся булками?
— Куда ты задевал мою книгу, Навуходоносор? — поминутно изводили Кирю товарищи. А Киря выходил из себя от злости. Во всей постигшей его неудаче он обвинял одного ни в чем не повинного Васю и буквально не давал проходу последнему.
Часто, отправляясь утром в школу, последний недосчитывался той или другой тетрадки у себя в ранце, того или другого учебника.
Или еще чаще, на чисто и тщательно переписанной странице Васиной диктовки последний находил несколько клякс, посаженных умышленно тем же Кирой. Но мальчик молчал, никому не жалуясь. Вася терпеливо выносил все нападки своего мучителя. И это терпение, эта покорность еще более раздражали Кирю.
— Погоди, я еще не так тебе отплачу, будешь у меня Навуходоносора помнить! — грозился он вслед Васе, когда тот торопливой походкой, с ранцем за плечами спешил в свою школу, полный радостного предчувствия, короткого отдыха за милым учебным столом.
Там, в школе, все учителя любили и отличали мальчика за примерное отношение к ученью, товарищи за доброту и готовность прийти им на помощь во всякое время. И немудрено поэтому, что в училище свое Вася спешил, как на праздник, главным образом гнала его туда жажда знаний, знаний без конца.
И менее всего он обращал в такие минуты внимание на шипенье Кири, несшееся ему вдогонку:
— Погоди, дурак, радоваться! Покажу я тебе Навуходоносора! Будет тебе памятен вавилонский царь!
И злой мальчик сжимал кулаки и грозил ими вслед Васе.
Глава пятая
За слободою Марьинскою лежит большой, широкий пруд. Летом в нем водятся караси и окуни, и слободские мальчишки ловят их на удочку. Здесь в один из тихих, летних вечеров Киря Волынский свел знакомство с Ванькой Серым и Степкой Левшиным. Это были самые отчаянные оборванцы с дальнего противоположного конца города, где ютилась вся бесшабашная городская голь.
Ванька и Степка не помнили родства и все свое короткое детство и безотрадное отрочество провели на улице и в притоне, где водились только бродяги и мелкие воришки.
Им обоим было лет по четырнадцати. Ванька уже сидел однажды за кражу в тюрьме и очень гордился этим, а Степка останавливал прохожих по вечерам на улицах и, если ему отказывали в милостыни, осыпал их бранью, предварительно прикрыв себе лицо, чтобы его не узнали и не отдали полиции.
Вот с этими-то двумя достойными типами и познакомился Киря как-то летом во время рыбной ловли на слободском пруду. Сразу завязалась дружба между троими мальчиками. Кирю прельщало кажущееся молодечество и бесстрастие юных бродяг. Ему нравилось их ухарство и бесшабашие, уменье наводить страх на людей и ловко избегать рук полиции. К тому же Степка знал какой-то особенный способ приманивать рыбу, которым очень охотно поделился с Кирей. За это Киря обязался носить обоим друзьям из дома остатки обеда и куски хлеба, ловко унося их из-под носа у Софки и у самой Лукерьи Демьяновны.