Лишняя. С изъяном
Шрифт:
Сейчас с этим приметным подарком придется расстаться. Он подтвердит личность лежащей в постели девушки. Тонким золотым ручейком цепочка стекла на туалетный столик. Подойти к Хилли я пока не могла себя заставить. Сначала все соберу, закончу что могу… Потом.
Я чувствовала себя виноватой в ее смерти. Умом я понимала, что убила не я, значит, и грех не на мне, но глубоко внутри что-то выло в тоске – не уберегла, не спасла… Если бы меня не понесло среди ночи в туалет, убийца мог бы и передумать – испугался бы свидетелей или решил, что кельи перепутал.
А мог убить и обеих.
Отогнав угнетающие мысли –
Собственно, на этом мои вещи закончились. Жизнь в пансионе не способствовала обрастанию барахлом. Брать с собой было больше нечего.
Как бы я ни тянула с самой тяжелой частью плана, придется приступать. И поскорее, пока все спят.
Нужно заняться сначала собственным лицом, потом изменить Хилли.
По дороге к зеркалу я заметила, что на полу что-то блеснуло. Как дорожка, ведущая к окну, влажной цепочкой выстроились следы. Так. Что там делали на заре криминалистики? Я схватила лежавший на столе лист бумаги и осторожно, приглядываясь, чтобы случайно не вступить в капли, подобралась к отпечаткам. Теперь аккуратно: неплотно положить сверху и сразу отнять – вода пропитывает местные листы мгновенно. Быстро, пока отпечаток не расплылся, обвела его карандашом тут же, на полу, поглядывая для сравнения на поблескивающий под луной оригинал.
Не знаю, насколько такая примитивная улика окажется полезной, но хотя бы размер обуви убийцы я теперь знаю. На всякий случай я еще замерила расстояние между отпечатками. Как определить рост по этим данным, я себе представляла смутно, но опытным путем, думаю, выясню. Главное, хоть какая-то зацепка.
Бумагу я положила на просушку поверх сумки. Пока закончу с пластикой, как раз высохнет. Придвинула шаткий стул к крохотному зеркалу над умывальником, чтобы невысоко было падать в обморок, если что, и решительно нюхнула крохотную дозу обезболивающего. Осталось еще после лечения, к моему великому счастью. Как бы я сейчас изменяла лицо без анестезии, не хотелось даже думать.
В зеркале я напоминала самой себе юную Клаудию Шиффер, только без родинки и рот чуть поменьше. Что ж. Пора сделать себе пластическую операцию. Не в лучшую сторону.
Кончик носа пришлось опустить, глаза уменьшить, надбровную дугу чуть увеличить, чтобы она нависала над глазами. Хилли была хорошенькой по местным меркам, то есть обладала круглым покатым лбом, ротиком-бантиком и пухлыми щечками, несмотря на общую худобу. Нарастить на своих скулах ткани я бы сейчас точно не смогла – на это уйдет весь резерв. Если что, сошлемся на скудную кормежку в пансионе. Впрочем, пересекаться с людьми, близко знавшими Хилли, я не собиралась. Я не настолько цинична, чтобы на самом деле жить жизнью почившей подруги. Главное – попасть в столицу, а там сделаю себе новые документы, а возможно, и новое лицо.
Желудок пронзительно заурчал, сигнализируя, что для таких энергозатрат срочно необходим завтрак, а он и ужина-то толком не видел. Хорошо, что мой
Достав из кармана фартука лежалый сухарь, я мрачно принялась жевать. Мне силы понадобятся, я еще и не приступала толком к задуманному.
Я нюхнула еще порошка, чтобы заглушить боль. Слишком много нельзя: отключусь или перестану соображать, а мне еще из окна лезть и калитку вскрывать.
Продолжительная практика с мелкими мышцами на руке не прошла даром. Я отточила фиксирующие заклинания до совершенства. Это как платье: чтобы сшить новое, понадобится не один моток ниток. Но всего лишь ушить, посадить по фигуре, можно несколькими стежками. То же с лицом. Если бы я задумала менять структуру, увеличивать нос или наращивать подбородок, ушла бы прорва энергии. Вместо этого я подтягивала пальцами кожу в нужном направлении и буквально закрепляла магическим уколом.
Теперь еще одно, последнее, усилие. Себя я изменила. Осталось довершить подлог.
От умывальника с зеркалом до кровати два шага. Самые тяжелые два шага в моей жизни… Хилли так и лежит на подушке, запрокинув голову и выставив горло. Крови еще чуть-чуть натекло – белье пропиталось и потемнело.
За окном светлеет – близится рассвет. Нужно бы поторопиться.
С волосами я ничего сделать не могу, надеюсь, что сильно приглядываться не будут. У нас обеих они очень длинные и светлые. На фоне шока от мертвого тела, надеюсь, не обратят внимания на тонкости оттенков.
Увеличиваю Хилли губы, меняю форму носа на слегка вздернутую. Просто сдвигаю пальцем чуть вверх и фиксирую. С мертвым телом работать и проще, и сложнее одновременно. Ткани застывают, холодеют и тяжелее поддаются изменениям, зато организм не сопротивляется, позволяя тратить меньше магии на закрепление результата. Лицо послушно, как пластилин, приняло нужную мне форму. Приподнимаю линию бровей, чуть меняю нижнее веко – оно у Хилли всегда припухшее, будто она плакала. Подкожный слой плывет вообще сам по себе, так что мне даже остаются какие-то тлеющие уголечки в резерве.
Мало ли… На крайний случай.
Отступив, в первых рассветных лучах разглядываю собственное лицо на подруге.
Слез нет, страха тоже. Чувства будто притупились, оставив место только холодной логике и разуму. Которые хором вопят, что пора выбираться.
• Глава 5 •
Лезть из окна смысла нет: меня могут увидеть из монашеского крыла. Не торопясь, спокойно спустилась по центральной лестнице. Еще рано, даже те, кто уже проснулся, только умываются или приводят себя в порядок в комнатах.
Никого не встретив по дороге, вышла с черного хода в сад.
Темно-синее форменное пальто кусает шею даже сквозь платье, зато хорошо греет. В модных журналах я видела подобные модели, так что никто не сможет сказать, что я из пансиона: никаких опознавательных знаков на нем нет, я проверяла. Вот по платью меня в момент бы опознали, на нем характерный крест Святой Елены с узором из вьющейся розы: большой на спине и маленький, вроде брошки, на груди. Мы сами себе вышивали на каждом новом платье. Хорошо, что у меня есть запасные наряды Брай.