Лисьи листы
Шрифт:
— Ни старый посол, и никто другой в нашей стране не желает Вам зла, — вмешалась я.
— Может быть, — вздохнул сулушах, — Но этот человек стал моим кошмаром. Я чувствую: он чего-то добивается. Ему что-то от меня нужно. Я готов отдать ему что угодно, лишь бы избавиться от него, но он не говорит, что. Сегодня он привез мне в жены самую прекрасную и разумную женщину из всех, кого я только видел, и отказался даже от Капли Солнца — великолепнейшего бриллианта во вселенной. А значит, он вернется. Может быть, хоть ты, принцесса, скажешь мне, что ему нужно.
Я невольно вспомнила инструктаж Лао. Цветок Жизни — предмет сакральный, и говорить о
— Я готова тебе об этом рассказать, — сказала я и тут же попыталась подстраховаться, — Но обещай, что ты не прикажешь меня казнить за мои слова.
— Конечно нет! Клянусь, я никогда бы не смог отдать такого приказа!
Ладно, поверим, — решила я, одновременно прикидывая расстояние до незапертой двери.
— Он мечтает получить Цветок Жизни.
Если бы после этих слов сулушах побагровел от ярости или принялся бы звать стражу, я бы не удивилась. Но вместо этого на лице его отразилось огромное нескрываемое облегчение:
— Если бы я только догадался раньше! Это же так просто!
— Просто?!
— Ну да. Понимаешь, принцесса, Цветок Жизни дает отросток один раз в двадцать лет. Обычно спустя год мы его уничтожаем, дабы никто, кроме Верховного Правителя, не смог бы завладеть этим священным растением. Сейчас отросток еще жив, и я не вижу угрозы для своей власти в том, чтобы кто-то на другом конце мира тоже обладал этой панацеей.
— И ты отдашь отросток?! — я с трудом могла поверить в такое счастье. А мы-то! Какую шпионскую интригу разработали!
— Конечно отдам. Прямо сейчас. Но прежде, чем мы пойдем за Цветком Жизни, — и тут сулушах заглянул мне прямо в глаза, да так, что на секунду у меня возникло мучительное желание молча прижаться к нему и самой начать целовать, — я бы хотел сказать тебе кое-что еще.
Он крепко взял меня за руку, сплетя свои пальцы с моими. Наверное, не стоило слушать дальше. Наверное, нужно было сделать одно только движение, один только жест — и в моей памяти навсегда осталась бы самая необычная и яркая ночь любви из всех возможных. Но… я не пошевелилась. Не знаю, почему. Не знаю. И знать не хочу.
Должно быть, он тоже ждал: слова, жеста, взгляда, улыбки, слезы — хоть чего-нибудь. И — должно быть, впервые в жизни — не дождался. Ему оставалось только говорить.
— Я с самого начала понял, что ты уйдешь. Ты слишком непохожа на наших женщин, чтобы жить в гареме. Любовь к тебе — странное и причиняющее боль чувство на грани запретного, словно я, как наш великий поэт Кэйрал, влюбился в мужчину. Я понимаю, что всё у нас тебе чуждо. Я понимаю, что всё бесполезно. Но я не могу не попросить: останься со мною. Отошли отросток в свою страну и оставайся. Я исполню любое твое желание. Я отселю женщин гарема в Дальний Дворец, от которого у меня нет ключа. Я посажу тебя рядом с собой. Я отдам тебе в управление любую из моих провинций. Только останься.
Мало сказать, что я была удивлена. Кем-кем, а красавицей я никогда не считалась. Конечно, в разных странах вкусы разные, но чтобы в меня с первого взгляда влюбился такой мужчина — это мне и во сне присниться не могло! И всё же…
Я не люблю и не умею управлять провинциями. Я никогда не сидела на троне, но всё-таки думаю, что обычное кресло — удобнее. Я… Впрочем, зачем оправдываться? Я просто хотела вернуться домой.
— Прости,
— Нет, — улыбнулся он так грустно, что я почувствовала себя садисткой, — Я не хочу знать, каково это — любить тебя. Это было бы слишком реальным. А так… так я, возможно, когда-нибудь научусь вспоминать тебя просто как странный и чудесный сон, как то, чего никогда не было и не могло бы быть в моей жизни…
И, разумеется, он был прав. Зато у меня, кажется, появился еще один повод до конца своих дней спрашивать себя, не идиотка ли я. Впрочем, о чем тут спрашивать? Конечно же идиотка!
Эпилог
А за дверью была глухая ночь и безлюдье. Конечно, глупо с моей стороны было представлять, что старик или Хитч ждут меня здесь, лязгая зубами от холода у костра. Ведь по всем расчетам я должна была появиться только завтра, так что им совершенно незачем было бы тут мерзнуть.
Самое обидное, что направление, в котором следовало идти, я представляла с трудом. Нет, что на запад — это я помнила. Но кой черт определит в этой тьме кромешной запад?! Вот было бы солнце на небе… И чего я, собственно говоря, не осталась ночевать во дворце? Кстати, со временем тут тоже какая-то нестыковочка: там вечер только-только начинался, а тут уже полночь-заполночь! Ладно, спросить об этом я всегда успею, а пока хорошо бы понять, куда же всё-таки идти…
Проще всего было бы обернуться лисицей, и тогда запахи непременно выведут меня к человеческому жилью. Но за пазухой у меня угревался драгоценный отросток Цветка Жизни. Не бросать же его на заиндевевшей земле! И в зубах не утащишь — померзнуть может. Жди потом двадцать лет следующего! Я представила себя шестидесятилетней матроной («Здравствуй, дорогой! Мне бы еще один цветочек!») и невольно усмехнулась. Хотя смеяться, в сущности, было особо не над чем.
Помощь пришла неожиданно. Не знаю, то ли кто-то там, наверху, вник в моё бедственное положение, то ли просто дурам, как и дуракам, — счастье, но в этот самый момент я услышала невдалеке мычание, в котором угадывалась популярная народная песня «Ой, мороз-мороз». Мне оставалось только идти на голос. Вскоре выяснилось, что звуки издавал чахлый мужичонка в добротном тулупе, который очень странно смотрелся в сочетании с бесформенной фетровой шляпой, украшавшей его голову. Естественно, был он вдрызг пьян, но на ногах, как ни странно, держался.
— А ты кто? — заметил меня мужичонка, — Ты что ли тоже из гостей с Ан’толичем идешь?
— Иду, иду, — решила не вдаваться в объяснения я, — В поселок детского санатория мне. Только вот куда идти, не знаю.
— За эт’ не волнуйся, — заверил меня собеседник, — Ан’толич тут всю жись живет. У Ан’толича автопилот. Направление держим! И — с песней!
После этих слов абориген вернулся к прерванной мелодии, умудряясь нетвердо, но шустро переставлять ноги вдоль некой магнитной линии, влекущей его к родному поселку.