Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры
Шрифт:
— Иногда в эти глаза трудно смотреть, — задумчиво признался Юрий. — Ребятишки бывают жестокими. Они дразнят его. Он как-то, заплаканный, прибежал, залез ко мне на руки, обхватил за шею и закричал: «Почему я горбатый? Все — нет, а я горбатый?» У меня аж в глазах потемнело.
Все замолчали. Дурачиться расхотелось, и они поплелись домой.
Никого из гостей уже не было. Стол, загроможденный грязной посудой, походил на свалку. Как и предполагал Юрий, сбор родственников кончился потасовкой: два брата лет двадцать сводили счеты из-за отцовского дома.
— Ну, окаянные! Ведь оба имеют коммунальные квартиры,
— Это еще хорошо, — раздеваясь, проворчал Юрий. — Кем они мне приходятся?
— Вот здорово живешь! Их отец родной брат моей матери, а твоей бабушке. Значит, их отец тебе двоюродный дед. А мне они двоюродные братья… А тебе, выходит, они двоюродные дяди. Иван — родной дядя, а они двоюродные. Вот так будет!
— В общем, седьмая вода на киселе!
Валя стала помогать Агриппине Ефимовне прибираться, мыть посуду, этим же занялся и Женька. Ему приятно было покрутиться около Вали.
Юрий прошел к себе в комнату, включил свет и нетерпеливо сунулся к кровати, — она оказалась пустой. Где же Серега? Неужели тетя Надя увела его по такому морозу? Юрий глянул на раскладушку и чертыхнулся. Мать положила Женьке одеяло и подушку похуже, Юрий тут же переложил ему свои.
В детстве он, бывало, попадет в обычную мальчишескую драку, а мать тут как тут. Яростной тигрицей выскакивала на улицу защищать своего птенца. И хоть часто он сам затевал потасовки, все равно было виновато «паршивое хулиганье» — его одноклассники. Она тряслась над ним, пытаясь загнать под свое крыло.
Купила она сыночку велосипед, и ребятишки всего квартала по очереди весело катались на нем. А мать выходила из себя:
— Дурень простоволосый! Зачем даешь? Ведь тебе же куплен. Стоишь как дурачок, а они знай себе гоняют! На всех не напасешься. Нечего им, пусть заводят свои. Этак они и тебя оседлают. Умей постоять за свое, — поучала она.
Но что-то в Юрии сопротивлялось этим поучениям. Теперь мать иногда огорченно восклицала:
— И что ты за простота? Последнюю рубаху готов отдать…
…Юрий вышел на кухню, спросил у матери:
— Где Серега?
— Господи! Да зачем он тебе? На диван я его уложила. Ему там с Валей хватит места. А тебе он будет мешать.
— Мама, я ему обещал, что он будет спать со мной. Пацан радовался, а ты… Он, поди, расстроился, заплакал?
— Невелик барин! Поканючил да и затих.
Юрий тяжело вздохнул и пошел в комнату матери. Сережка сладко спал, слегка приоткрыв рот. Черные гребеночки его длиннейших густых ресниц слегка вздрагивали. «Ах ты, малышня! Обидели тебя», — ласково подумал Юрий. Осторожно сняв одеяло, он взял мальчонку.
— Чего ты за всех болеешь? Самому будет плохо, — всполошилась мать.
Юрий даже не взглянул на нее, ушел в свою комнату, опустил мальчишку на кровать, накрыл его одеялом и сплющил подушку, чтобы голове было удобнее…
После такого суетливого дня все уже спали. А Юрий лежал, прислушиваясь к темному молчанию обреченного дома, к тиканью будильника. Словно Сережкино сердечко стучало за спиной у Юрия: тик-так, тик-так…
Припомнились сегодняшние гости, их разговоры…
Потом мысленно увидел Обь, свой буксир, во тьме осыпанный
Верил он и в то, что на одной из планет есть разумные существа. Особенно большие надежды возлагал на Венеру. И когда на нее опустились советские аппараты и доказали, что на Венере жизнь невозможна, он перенес это как личную катастрофу. Если б ему было поменьше лет, он разрыдался бы. Такое с ним случилось как-то в детстве. Мать десятки раз читала ему «Конька-Горбунка». Он любил этого конька и мечтал встретиться с ним. И вдруг однажды отец неопровержимо доказал, что конька-горбунка никогда не было и быть не может. Горько было Женьке…
Юрий лежит и мысленно видит салон, лица ребят, голубые дымки сигарет и слышит голос Женьки, в котором звучит мольба поверить ему:
— На земле, ребята, полно загадок! Не может быть случайностью, что и древние ассирийцы, и египтяне, и шумеры, и еще, и еще другие народы — все в один голос толкуют об одном и том же: боги спускались с неба и снова улетали к звездам на своих огненных кораблях… А тунгусский метеорит? Он взорвался над землей. Почему? Да потому, что это был корабль из космоса. Что-то случилось с ним… А древнейшие рисунки на скалах? Там изображены люди в шлемах с антеннами… Были, были на земле звездные пришельцы!
Тут кто-то сказал, что ученые смеются над этим вымыслом. Эх и взбесился тогда Женька!
— Это же все дряхлые старикашки! — кричал он. — Шамкают, понимаешь, всякие там свои гипотезы да формулы! — У него не хватило слов для уничтожения академиков, и он под хохот ребят обрушил на них свой последний аргумент: — У них же у всех вставные челюсти! Чего ты хочешь?
Юрий от этого воспоминания заворочался, тихонько засмеялся… Вдруг, без всякой связи, почему-то снова вспомнились ему шумящие за столом родственники. И он все никак не мог почувствовать их родными. Чужие это люди.
Вот Женька, ребята с буксира — это свои. Он живет бок о бок с ними, делает одно дело, ему близки их интересы, мысли, цели, чувства… «А взять того же дядю Ивана! Да какой он родной? Какая у меня с ним связь? Связь по крови? Да что они, мои родственники?.. Нет, видно, порвались теперь старые родственные связи и по иным признакам устанавливается родственность!»
Серега завозился, забросил на него горячую ногу, руку, уткнулся носом в спину, засопел. На душе у Юрия стало легко и весело, и так ему захотелось, чтобы сейчас же, немедленно проснулись этот мальчишка и Женька! Перекинуться бы с ними хоть несколькими словами. Он даже тихонько окликнул: