Литература. 6 класс. Часть 2
Шрифт:
Читателям XXI века
Попробуйте спросить у своих родителей, когда они читали больше книг – сейчас или в школьные годы. Вам, наверное, ясен их ответ. Главный читатель художественной литературы прежде всего тот, кто учится: в школе, вузе – в любом учебном заведении. Конечно, многие остаются страстными читателями всю жизнь. И хотя молодое поколение все активней переходит из разряда читателей в разряд слушателей и зрителей, всё же XX век можно было бы назвать веком победы юного читателя.
Потребность обращения к книге –
Спросите себя как читателя: что я успел прочесть? Что собираюсь читать в XXI веке? Что для меня чтение – обязанность или потребность общения с самыми умными друзьями, которых мне дарит жизнь, – писателями и их героями?
Нередко, увлекшись чтением, мы жалеем, что произведение подходит к концу. И это искреннее чувство любого читателя понял немецкий писатель Михаэль Эндэ. Когда герой его «Бесконечной книги» – мальчик Бастиан «глядел на заглавие книги, его бросало то в жар, то в холод. Вот оно, о чём он всегда мечтал: книга, которая никогда не кончается!». Наверное, и вам знакомо это чувство, когда вы читаете интересную книгу: так хочется узнать, чем всё кончится, и так же сильно, а может быть, ещё сильнее, хочется, чтобы книга никогда не кончалась!
Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881–1925)
«Счастьем для таланта Аверченко, – писал А. И. Куприн, – было то, что он… побродил и потолкался по свету. В его памяти запечатлелось ставшее своим множество лиц, говоров, метких слов и оборотов, включая сюда и неуклюже-восхитительные капризы детской речи. И всем этим богатством он пользовался без труда, со свободой дыхания».
Писательская звезда А. Т. Аверченко взошла стремительно. В 1905 году он был безвестным служащим в Харькове, а через три года – редактором и ведущим автором самого популярного юмористического журнала в России «Сатирикон». Один за другим выходят сборники его рассказов. В театрах ставят его юмористические пьесы и скетчи [29] .
29
Скетч (от английского слова sketch – набросок, эскиз) – небольшая одноактная комедия. Известны такие произведения у Чехова: «Медведь» и другие. Слово теперь употребляется редко. Чаще говорят комедия-шутка, водевиль.
Особенно добрые чувства вызывали у писателя дети. У него есть цикл рассказов «О маленьких – для больших».
Рассказ Аверченко «Смерть африканского охотника», который мы предлагаем вам прочитать, назван необычно. Его главы говорят о первом и втором разочаровании, которые предшествуют этой мнимой смерти, а на самом деле юный читатель только потерял часть своих иллюзий, своих заблуждений, так и оставшись тем же читателем-фантазёром – «африканским охотником».
Нередко критики видели в творчестве Аверченко традиции Марка Твена и Чехова. Отмечая его бодрый, заразительный и искренний смех, некоторые современники считали его единственным русским юмористом.
Смерть африканского охотника
Мои родители жили в Севастополе, чего я никак не мог понять в то время: как можно было жить в Севастополе, когда существуют Филиппинские острова, южный берег Африки, пограничные города Мексики, громадные прерии Северной Америки, мыс Доброй Надежды, реки Оранжевая, Амазонка, Миссисипи и Замбези?..
Меня, десятилетнего пионера [30] в душе, местожительство отца не удовлетворяло.
А занятие? Отец торговал чаем, мукой, свечами, овсом и сахаром.
30
Пионер – человек, который
Конечно, я ничего не имел против торговли… но вопрос: чем торговать? Я допускал торговлю кошенилью [31] , слоновой костью, выменянной у туземцев на безделушки, золотым песком, хинной коркой, драгоценным розовым деревом, сахарным тростником… Я признавал даже такое опасное занятие, как торговля чёрным деревом (негроторговцы так называют негров).
Но мыло! Но свечи! Но пиленый сахар!
31
Кошениль – насекомое, дающее красящее ярко-красное вещество, а также само это вещество.
Проза жизни тяготила меня. Я уходил на несколько вёрст от города и, пролёживая целыми днями на пустынном берегу моря, у подножия одинокой скалы, мечтал…
Пиратское судно решило пристать к этому месту, чтобы закопать награбленное сокровище: скованный железом сундук, полный старинных испанских дублонов, гиней, золотых бразильских и мексиканских монет и разной золотой, осыпанной драгоценными камнями утвари…
Грубые голоса, загорелые лица, хриплый смех и ром, ром без конца…
Я, спрятавшись в одному мне известном углублении на верхушке скалы, молча слежу за всем происходящим: мускулистые руки энергично роют песок, опускают в яму тяжёлый сундук, засыпают его и, сделав на скале таинственную отметку, уезжают на новые грабежи и приключения. Одну минуту я колеблюсь: не примазаться ли к ним? Хорошо поездить вместе, погреться под жарким экваториальным солнцем, пограбить мимо идущих «купцов», сцепиться на абордаж с английским бригом, дорого продавая свою жизнь, потому что встреча с англичанами – верный галстук на шею.
С другой стороны, можно к пиратам и не примазываться. Другая комбинация не менее заманчива: вырыть сундук с дублонами, притащить к отцу, а потом купить на «вырученные деньги» фургон, в которых ездят южноафриканские боэры, оружия, припасов, нанять нескольких охотников для компании да и двинуться на африканские алмазные поля.
Положим, отец и мать забракуют Африку! Но Боже ты мой! Остаётся прекрасная Северная Америка с бизонами, бесконечными прериями, мексиканскими вакеро и раскрашенными индейцами. Ради такой благодати стоило бы рискнуть скальпами – ха-ха!
Солнце накаливает морской песок у моих ног, тени постепенно удлиняются, а я, вытянувшись в холодке под облюбованной мною скалой, книга за книгой поглощаю двух своих любимцев: Луи Буссенара и капитана Майн Рида.
«…Расположившись под тенью гигантского баобаба, путешественники с удовольствием вдыхали вкусный аромат жарившейся над костром передней ноги слона. Негр Геркулес сорвал несколько плодов хлебного дерева и присоединил их к вкусному жаркому. Основательно позавтракав и запив жаркое несколькими глотками кристальной воды из ручья, разбавленной ромом, наши путешественники и т. д.».
Я глотаю слюну и шепчу, обуреваемый завистью:
– Умеют же жить люди! Ну-с… позавтракаем и мы.
Из тайного хранилища в расселине скалы я вынимаю пару холодных котлет, тарань, кусок пирога с мясом, бутылку бузы и – начинаю насыщаться, изредка поглядывая на чистый морской горизонт: не приближается ли пиратское судно?
А тени всё длиннее и длиннее…
Пора и в свой блокгауз на Ремесленной улице.
Я думаю, – скала эта на пустынном берегу стоит и до сих пор, и расселина сохранилась, и на дне её, вероятно, ещё лежит сломанный ножик и баночка с порохом – там всё по-прежнему, а мне уже тридцать два года, и всё чаще кто-нибудь из добрых друзей восклицает с радостным смехом: