Литературная Газета 6271 (№ 16 2010)
Шрифт:
и подумаю думу свою.
Хорошо я гульнул на миру.
Я заслуженный думатель дум.
Развалюха стоит на юру,
в ней ведунья живёт и колдун.
На закате начнут ворожить,
чёрных глаз до утра не сомкнут.
Не дадут мне в достатке пожить,
злую порчу на всех наведут.
Я
чтобы воздух не портили зря,
повыкуривал из развалюх
да загнал без сроков в лагеря.
Не лежи, как бревно, поперёк.
Отторцую не то, ошкурю!
Мастерю флигелёк-лагерёк,
интересную жизнь мастерю!
***
Весна явилась никакой.
И солнце встало никакое.
И человек махнул рукой.
И пароход пошёл рекою.
Как долго машет человек!
Как пароход томит сердечко!
Прощай, прощай, XX век!
Я утонул на этой речке.
Игорь АЛЕКСЕЕВ, САРАТОВ
(1959–2008)
***
Андрею Сокульскому
Бог не выдаст. Родина не съест.
Не боись пускаться в разговоры
и писать дебильный палимпсест
под названьем «Волжские просторы».
С медяками в потном кулаке
не ленись выдумывать проказы.
В сонных рыбах, в камышах, в песке
прячутся таинственные фразы.
Всех, кто выше кромки чахлых крыш,
этот город забивает насмерть.
Но однажды кто-то вспомнит нас ведь.
Кто-то вспомнит.
Что же ты молчишь?
***
Поминутно улыбаясь сентябрю,
я живую сигаретку закурю.
Посижу, в окошко глядя, вспомню дочь.
Там, в Америке, у них, наверно, ночь.
Сладко спится на матрасе надувном.
Ходит гном. Американский ходит гном.
Сигаретка, как живая, догорит.
Душит кашель.
***
Бредовое утро больного бандита.
Дожди непрерывны. На улице грязь.
Из бритвенной пены встаёт Афродита.
По кафелю ванной скользит, матерясь.
Опять раскосяк. Я дурею от гнева.
Я в доме своём не хочу перемен.
Куда бы отправить античную деву,
нагую и в пене «Nivea for men»?
Я хлопну богиню по скользкому заду.
Я дверь отворю и кивком головы
отправлю несчастную прочь, за ограду,
на суд и на казнь человечьей молвы.
***
Валерию Гусеву
Ты помнишь запах «Амаретто»
и этикетку «Абсолют»?
Ещё цела, цела кассета,
где ты так крут, где я так крут!
Ты помнишь взлёт на пьяной ш'uзе
и вой обдолбанных подруг?
Ты помнишь силу нашей жизни
и разблюдовку сил вокруг?
Десяток лет. Такая малость.
Замес из неба и говна.
Часть нашей крови там осталась.
Вся остальная – вот она…
***
Покой. Уют. Молчит на крыше
мой заржавевший пулемёт.
Дела идут. Контора пишет,
и касса деньги выдаёт.
Газон. Листвы вчерашней копны,
разбросанные там и сям.
Пойду пальну четырёхстопным
по неподвижным воздусям…
***
Мне хреново, Тимур,
укачали меня эти годы.
Всё болтается врозь,
даже нищая эта кровать.
Я предельно ослаб.
И под утро, нажравшись «Кселоды»*,
Я блюю в унитаз,
хотя нечем мне больше блевать.
Ты прости мне, Тимур,
эти мелкие мерзости быта.
Попадос не конкретен.
Надежда пока за рулём.
И могила моя не отрыта ещё,
не отрыта.