Литературная Газета 6286 (№ 31 2010)

Литературная Газета

– В ваших словах слышится многовековая обида. Сейчас отмечается 500-летие вхождения Пскова в Московское государство – в памяти этой земли событие неоднозначное?

– Да какая обида, если я по роду не пскович? Скорее, досада, что мы так расточили себя. А больше меня в сегодняшнем торжестве тревожит другое. Как дружно мы перемолчали это событие. Пригласили «Псковитянку» Римского-Корсакова из Большого театра, сыграли её в ограде Святыя Троицы, где кипело некогда псковское вече, – вот вам и всё торжество. Риторикой отделываемся, барабанным боем. А мне по малому разумению казалось, что мы ухватимся за этот давний повод, чтобы поговорить о том, что стало сегодня с русской государственностью. Ухватимся да весь год на всех уровнях и проговорим и что-то поймём. Почему Василий III смог отнять остатки вольности и почему мы склонили голову перед Москвой, а уж на

что были забияки? А потому что понимали, что в роковые минуты надо держаться вместе, единою землёй. А уж сегодня-то не роковые ли минуты?

Мы расточены, как никогда ещё не были расточены за всю русскую историю, – ни земли под ногами, ни неба над головой. Попробуешь нащупать границы жизни и упрёшься в туман. Живём обыдёнкой – «ночь простоять да день продержаться». Ведь это, кажется, у нас сегодня на знамени написано. А я думал: вот послал Господь повод! Как, думаю, ухватятся, как съедутся сюда! Господин Лужков приедет к нашему губернатору, тамошняя Дума с нашей Думой сядут за их плечами и будут говорить принародно, при телекамерах о том, что же это такое сегодня – крепкое русское государство? А мы сойдёмся, как в лучшие дни, и увидим, что до нас есть кому-то дело. Но мы «Псковитянкой» и ограничимся. И после спектакля, как вы догадываетесь, мы разойдёмся, говоря не о русской государственности, а о теноровых, басовых партиях, о дирижёрской культуре, о Римском-Корсакове и т.д. А вовсе не о том, почему эта пьеса у Мея появилась, почему Римский-Корсаков оперу писал, что ранило их в этой драме посреди тоже не очень крепкого государства.

– Она написана как бы в ответ революционным волнениям 1860-х. Наверное, для того, чтобы люди подумали, как трудно было объединяться и как легко всё может расколоться…

– Вот-вот… А у нас – «проект» – эффектный повод для трансляции. Угрюмый критик-народник Михайловский сказал когда-то с горьким предчувствием, будто на столетие вперёд заглянул: «Когда-нибудь дьявол эстетики погубит ангела этики». Помните потрясший мир взрыв башен Торгового центра 11сентября на пороге нового века, как привет этому началу? Так вот для Карла Хайнца Штокхаузена, великого композитора и блестящего постмодерниста Германии, по его признанию, этот взрыв был по красоте «эстетически ослепительным зрелищем» и послужил поводом сочинить концерт для симфонического оркестра и эскадрильи вертолётов, которые должны были стать знаком нового века. Слава богу, оркестр отказался.

Простите мне это уподобление, но красивым от тревожного отделываться нельзя. «Псковитянка» прекрасна как опера, и хорошо, что она развёртывалась на фоне кремля в Пскове и мы хоть на два часа почувствовали тоску по прежнему единству. Но жаль, что мы не используем поводов, которые даются нам Историей.

Когда-то Виктор Борисович Шкловский, чуть не сразу после революции, возбуждённый ею, посетовал в первую же минуту затишья – «У нас пропала тяга Истории». Как тяга в печи, когда дом с улицей одно. Сегодня только улыбнёшься. Это тогда-то, в 22-м году, пропала тяга? Поглядел бы он сейчас. Вот уж когда пропала, так пропала. Сегодня мы не чувствуем, что присутствуем при чём-то исторически серьёзном, что наше сознание исторично. Как будто навсегда выпали из организма Истории.

В эти дни открывали выставку Петра Павловича Оссовского, и он говорил о ликах, которые писал на Псковской земле. А лица становятся ликами только и единственно в Истории. Когда История перестаёт существовать, остаются только лица. Лица прелестные, правда. Вон сегодня девочки и мальчики – все прекрасны. Но это лица. А лик – это нечто другое, что проступает сквозь лицо, как дыхание образа и подобия божьего. А мы, прогнав Историю, и не замечаем утраты русского лика. История делается при наличии цели у государства. А какая сегодня цель? Мы вычеркнули из словаря, осмеяли и опозорили слово «идеология»», даже статью №13в Конституции специально сочинили, чтобы никакая идеология не смела претендовать на первенство. А оказалось, что когда нет идеологии, человек не знает, «куда» он живёт, в какую сторону. Ведь «день простоять и ночь продержаться» нужно во имя чего-то, что наступит завтра. И «простоять» и «продержаться» – глаголы деятельные, а значит, «идеологические». Так что мы и на них не имеем права.

– Всё можно понять: от призывов народ за 70лет устал. Сейчас у каждого свой путь. Только как его верно определить и выдержать?

– В дни Псковских торжеств прошло несколько мероприятий, в том числе и фотовыставка «Путешествие в Россию» А. Терёхина. Фотографии там просты и не притворяются профессиональными, не стыдясь любительства, потому что в его основе лежит слово «любовь». Так вот там вдруг ловишь себя на том, о чём автор и не думал, – что

это горькая иллюстрация слома Истории. Там на одних фотографиях – новенькие храмы и дворцы «с иголочки», реставрированные вчера. Они стоят в живом русском небе на русской земле, поглядывая на себя в зеркало, как они красивы в своих обновах! А на других фотографиях доживают старые храмы и облупившиеся усадьбы. Они могут стоять рядом, только подчёркивая, что мы сделали со своей историей за годы советской власти. Сначала развалили «до основания», а теперь эти же храмы и дворцы восстанавливаем. И тогда гордились разрушением, а теперь – реставрацией. И среди старых мастеров есть те, кто помнит обе стороны медали, и сами были аверсом и реверсом. И храмов-то и дворцов мы восстановили видимо-невидимо, а притвориться, что стали от этого «целее» и твёрже, не получается – дьявол эстетики всё перевешивает ангела этики.

Нельзя сделать бывшее небывшим и сделать вид, что «ничего не было» и наша вера и наше «дворянство» продолжаются с запятой. И церкви-то и дворцы те же, да мы приходим уже посторонними людьми. Они нам «памятники». И верующие мы с оглядкой на традицию и больше подражаем вере, которая была тогда. Бог-то всегда был с нами, да мы прервали с Ним диалог и теперь не знаем, как снова начать. Как ни «обмахивайся крестами» и как ни падай на колени, а вера всё, как лепесток свечи на ветру, колеблется и не может никак утвердиться… Не может почувствовать себя в государстве спокойной, ясной. И государство пока глядит на отделённую веру со стороны. А как может быть посторонним взгляд президента или председателя правительства, когда они осеняют себя крестом вместе с народом. Это ведь не декоративный жест, это исповедание символа веры, за каковое исповедание платили смертью великие мученики Церкви с начала христианства до наших отцов и дедов по этой вере. Вера не может быть реставрированной, а только живой.

– Получая награду в номинации «Слово», вы сказали, что наследие обязывает, а мы – плохие наследники, взорвавшие наследие и царской, и советской России, и Церкви, и русской мысли. Только русский язык сегодня остался не попранным. Хочу спросить: а как же беспокойство специалистов о чистоте языка – уже с телеэкранов идёт неграмотная речь?

– Россия – страна словесная. Когда Церковь чуть устала в XIX веке, сведясь к механическому обряду, слово стало выполнять её обязанности. У нас литература толстовская, достоевская, тютчевская, некрасовская – вся была Церковь! По страшной требовательности к человеку, по исповедной силе. И люди не читали, а молились ею, предчувствуя, что усталость поразит и её, отчего Михайловский и почувствовал, хоть они ещё все были живы вокруг, приближение «дьявола эстетики», который сегодня наконец может быть спокоен, потому что победил в долгой конкуренции.

Сегодня литераторов старого понимания слова, старого духовного служения литературе уже нет. Последним остаётся Валентин Григорьевич Распутин. Его дар полон и высок. И силы его ещё достаточны. Но на дворе кончилась История. А он может писать только исторического человека. Вспомните его книги: деревня умирает, гидростанции рушатся, человек падает, меркнет национальное сознание… – он пишет час падения, пожар разоряемой души, прощание с памятью традиции. Сегодня мы разминулись с Историей окончательно и маемся в чистом поле, притворяясь, что эта пустота и есть новая история. Художники узнают о потере первыми и кричат об этом молчанием, громче, чем их соперники словесным недержанием постмодерна.

– Но по-прежнему справедливо утверждение Горького: «Вжизни всегда есть место подвигам», почему же эти герои не попадают в литературу?

– Войдите в ближайший книжный магазин. Стоят Прилепин, Улицкая, Рубина, Пелевин (нарочно беру не худших) – много их стоит, полками! Можно ли представить, что так же полками стоят сочинения Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Василия Белова? Чтобы они писали каждый день по новому роману? В страшном сне не представить! А нынешние законодатели, а за ними несчётные мальчики и девочки разных лет потому так много и пишут, что торопятся ухватить ускользающий день, сделать фотографию дня, точечной литературой ухватить точечное существование дня, когда и книжке «лишь бы день простоять и ночь продержаться». Если б они попытались сделать фотографию века или человека в историческом движении, они бы не писали так стремительно. Им бы пришлось задумываться над каждым словом и долго морщить лоб, прежде чем вывести следующее предложение. А моментальный снимок не требует наморщенного лба. Поэтому и пишут, задыхаясь, боясь не поспеть сами за собой, за движением книжного рынка. И читатели задыхаются в стремительно листающихся книжках Дины Рубиной, Владимира Сорокина, Дмитрия Быкова, не успевая запомнить названия. А ведь талантливые люди все. И слово послушно каждому. Но оно – уже только тень прежнего слова, только его оболочка…