Литературная Газета 6291 ( № 36 2010)
Шрифт:
Ну хорошо, пусть г-н Бутусов считает наш мир помойкой. Пусть не верит в то, что во власти могут быть приличные люди. Пусть не признаёт, что хоть что-то в нашей жизни может измениться к лучшему. Из всех этих «правил» имеются исключения. И не такие уж малочисленные. Однако каждый имеет право на собственные убеждения. Только Шекспира-то зачем калечить? Кстати, елизаветинская эпоха, к коей тот принадлежал, тоже не отличалась нравственной чистотой и высокими идеалами. Но и пребывая в «мрачном, циническом» периоде своего творчества, Шекспир не отказывал ни себе, ни зрителю в праве на надежду. Пусть зыбкую, пусть
Для утверждения собственного мировоззрения режиссёру даже необязательно было бы обращаться к современной драматургии, которая целиком и полностью на его стороне. Достаточно было сделать Виченцо боссом какой-нибудь компании, Анджело – его заместителем, Изабеллу – сестрой менеджера среднего звена, и всё. Тогда хоть можно было бы спрятаться за спасительное «по мотивам». Трудно заподозрить Юрия Бутусова в неуважении к Вильяму нашему Шекспиру. Но хочется…
Виктория ПЕШКОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Чёрный хилиазм
Искусство
Чёрный хилиазм
ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ
Анжелен Прельжокаж кричит со сцены Большого театра о новом тысячелетии покоя
Мало кто знает, что не все албанцы – мусульмане; что есть такая загадочная Албанская православная церковь; загадочная настолько, насколько загадочно само Вселенское православие.
Мало кто понимает, что откровение иногда ничего не открывает, особенно если это – Откровение Иоанна Богослова. Но раз за разом смелые дерзают разобрать слова, услышанные ссыльным с острова Патмос.
Впечатляет «Апокалипсис» Копполы, но американский режиссёр спутал христианство с язычеством, которое убивает старого бога и провозглашает новым убийцу. Прельжокаж оказался ортодоксом – ему, албанцу, живущему во Франции, наверное, вспомнились эпизоды и дух семейного православия. Он изложил своё балетное «откровение» такими же высокими и смутными словами, какие были свойственны Апостолу любви.
Если мы обратимся к последней книге Нового Завета, то узнаем, что она не только одно из самых поэтичнейших произведений мировой культуры, но и одно из самых герметичных: в ней о тайных событиях говорится не только тайными изречениями, но и содержится тайна тайн – фрагмент, о котором ангел говорит Иоанну: «А вот это не записывай». Кажется, именно эту лакуну решил заполнить Анжелен Прельжокаж.
Удалось ли? Не знаю, что хореографу нашептал его ангел, но сдаётся, что говоривший был изрядным пессимистом.
Откровение наполнено странными символами. В нём скачут кони разной масти; в нём ангелы трубят в трубы; в нём ломают
Да. Даже если балет Прельжокажа не относить к танцу, как сделали это пуристы из завсегдатаев Большого театра.
Действительно, если Creation 2010 является балетом, но никак не балетом, достойным сцены главного театра страны. С другой стороны, если рассматривать опус «И дальше – тысячелетие покоя» в качестве бескомпромиссного высказывания, то ему самое место там, где мы его увидели.
Правда в том, что радикальные заявления никого не удивляют и не трогают, когда звучат в периферийных залах экспериментов. Когда о конце света кричит Большой театр, к этому воплю прислушаются поневоле. Другая ступень легитимации.
Прельжокаж не стал пересказывать то, что пересказать невозможно, – двадцать две главы Откровения. Автор попытался выяснить тайное, о чём велено было молчать. Ибо кажется, что это умолчание оставлено специально для размышлений во времени. Времени чтения в эпоху «здесь и сейчас».
Балет Прельжокажа – танец хотя бы потому, что люди, исполняющие его, танцуют; считают, что танцуют, пусть так. Танец это и по причине своей пограничности: он разрушает один эон и возвещает рождение нового. Танец это ещё и потому, что хотя бы один зритель согласился с данным определением.
Что удалось балетмейстеру? Очень многое. Скупыми средствами, порой единственным жестом, он отсылал нас к книге тайновидца. Выставленные «рожками» пальцы танцовщиц – всего мгновение, но я погружен в атмосферу смерти и яда. Один мужской дуэт – и я вспоминаю, за что Бог покарал Содом и Гоморру. Обёрнутые флагами фигуры сливаются в пароксизме так называемой любви – и я вижу, что лучше война, чем извращённое сотрудничество.
Передвигаются люди – во рту у них книги. Наверное, реализации той, которая сладка в устах, но горька во чреве. Но что это? Нам мало одной книги горечи? В руках библиофагов – добавка: в каждой по дополнительной порции. Как это понимать? То ли нам не хватило Благой вести, то ли наша эпоха требует умножения её количества? Мы потребляем, да. И сладость пожираем столь же неумеренно, сколь и горечь.
Так нужно ли потом жаловаться на несварение желудка?
Прельжокаж говорит о нас, и говорит так, как говорил бы Апостол, окажись он среди Ангелов семи церквей в наше время. Танцевальные движения столь же темны, сколь неясны слова Откровения. Всё у Прельжокажа сокровенно настолько, что невольно думаешь: а не мог ли танцевать среди овец и сам Иоанн на Патмосе?
Думаю, мог.
Откровение – книга не только печали, но великой радости, ибо обещает после мора и глада перед концом света тысячелетнее царство Божие на земле. А после – новое небо и новую землю.