Литературная Газета 6297 (№ 42 2010)
Шрифт:
в котором:
не вернётся мой друг из чужой стороны,
заказала нам встречу ревнивая пуля.
Сгинул лучший мой друг
в чёрной яме войны
среди рваных хребтов
в непонятном ауле.
А в Москве чисто ливень,
разгром или гром,
под навесом дырявым хоронятся люди.
Ради
Ради них и оболганной славою будем.
***
Не тронь задумчивых волос,
не береди слепой надежды.
Любимая, ведь всё сбылось
и отцвело, как взгляд твой нежный.
А если так – о чём тужить,
скажи, любимая, на милость?
Что толку письма ворошить,
гадать о том, что не случилось?
Оно сбылось, оно сбылось –
как снег мерцающих черешен.
Оно сбылось, сбылось, сбылось! –
как свет звезды, давно умершей.
Летит её знобящий свет
во тьме иных тысячелетий.
А нас с тобой давно уж нет,
давно уж нет на этом свете…
***
Спит моя мама, спит.
После стольких дорог
ей захотелось в степи
передохнуть чуток.
Отгрохотала война,
молодость – и целина.
Сердце уже не болит,
солнце почти не палит.
Спит моя мама, спит,
волосы в землю пролив,
спит далеко от степи,
сердце в степь уронив.
ПЕРЕВОЗЧИК
Ф.К.
У полусгнившего мостка
раскидистые лозы.
Дороженька к нему узка,
но речка – с перевозом.
Уходят в воду колеи,
как жизнь – всегда к истокам,
и долго тянутся в пыли
за высохшей осокой.
Вот линии твоей судьбы,
их прорези кривые.
Вот рядом мокрые следы –
как символы немые
того, кто свой тяжёлый крест
с надсадным скрипом возит,
однако этих бедных мест
не бросил и не бросит.
ПРОЩАНИЕ С РОСТОВОМ
Прощай, мистическое лето
с полынью и горячим солнцем!
Давай
мы расстаёмся.
Мы расстаёмся в далях тающих
под небом праздничного мая.
Найду ль себе ещё пристанище,
где ждут и так же понимают?
Разлив акаций белоснежных,
летящих вслед вдоль побережья,
как свет несбывшейся надежды,
как знак разлуки неизбежной.
Прощай, Ростов, – и в добрый путь!
Опустим траурные флаги –
мы всё равно когда-нибудь
широты сдвинем, будто фляги,
когда-нибудь, когда-нибудь!
***
Ошеломительный роман
с великосветскою зазнобой.
Не важно, что дыряв карман,
а важно, что любовь до гроба,
что снег февральский свеж и чист,
сданы последние зачёты.
Журфак гудит, как футурист,
и с химиками сводит счёты,
ревнуя ветреных подруг,
а у меня – любовь до гроба.
И всё ж, когда на танцах в круг,
поглядываю тоже в оба.
Ещё не ведаю утрат,
свиданий с привкусом разлуки.
Трепещет в небе транспарант:
«Студент – грызи гранит науки!»
Ещё я грежу наяву,
смеюсь на старом фотоснимке.
В безгрешной позе на полу
спит у девчат с луной в обнимку
Фрол Гуськин – местный донжуан
и Коля Кузнецов, быть может…
Общага спит, и сам декан
её покоя не тревожит.
Беспечной юности года,
мечта туманна и прекрасна.
А с неба крупная звезда
светила голубо и ясно.
ЯХША АРТА*
Над Сырдарьёй недвижны облака,
в песок истёрлись каменные сходни –
как прошлое, как память о веках,
когда была намного полноводней
река от слёз и кровь лилась рекой…
Те годы отшумели безвозвратно,
но азиатский, мраморный покой