Литературная Газета 6319 ( № 15 2011)
Шрифт:
Примерно понятно, как. Но Стогову это опять же неинтересно. Он не о том пишет.
Он пишет о том, чего не было. (Не было официальной истории, известной нам по сталинским учебникам, фильмам и детским книжкам.) И совершенно не пишет о том, что БЫЛО. Получается, что «не было ничего». Богу, мол, неугодны нации – Он берёт нас поодиночке. (Русские почему-то неугодны особенно.)
Я не историк и не буду делать вид, что лучше Стогова разбираюсь в том, в чём мы оба разбираемся плохо. Остановлюсь на том, что доступно моему разумению.
Есть у нас такое понятие – «правда характера». У персонажа для вхождения в конфликт обязательно должен быть правдоподобный мотив. Нет мотива – руководство
Раз за разом он показывает нам одну и ту же картину: приехал рассказчик в очередной русский город, сидит в кафе, мусолит сигарету, смотрит по сторонам – скучно. «Кто все эти люди?» То ли дело в большом городе, где нет «национальностей», где всё вокруг понятное и родное…
Если русских нет даже сейчас, что уж тогда говорить о том, чтобы разглядеть их в прошлом. Настроения понятны, не понятен мотив – что подталкивает автора к тому, чтобы приписывать свои элегические настроения «исторической объективности»? Какая необходимость?
Не думаю, что Стогов получил грант на книгу от какой-нибудь ложи «Бней Брит», о существовании которой я с испугом узнал из книжки бывшего ельцинского министра печати Полторанина «Власть в тротиловом эквиваленте». Не сомневаюсь, что Стогов не из таких. Но как хороший стилист он не может не замечать, что теперь носят. А заметив, – пусть не всерьёз, пусть бесплатно, дома перед зеркалом, – в этом не походить. Стогов человек порядочный, неудачник. Наше подлое время не любит таких. Не допускает до своей победной окончательной подлости. Но и слабостями нашими оно пользуется весьма успешно. И это главное, от чего тошно.
А с финальным пафосом книжки (где у пуляющего в закат последним окурком рассказчика прорезывается вдруг вера в Бога) я глубоко согласен. Бог действительно берёт нас поодиночке. С одним существенным примечанием.
«В чём застану, в том и сужу».
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,2 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии: 27.04.2011 22:55:31 - Vladimir Feldman пишет:
Халтурная литература
Комментировать халтурные книжки можно в разделе "Юмор", и тратить на каждый "шедевр" в пределах 3-х предложений. В основной части газеты надо тратить время и печатное место на комментарии к хорошей литературе.
27.04.2011 14:50:38 - Marja_Ivan Ivan_ova пишет:
Не тратье свой талант на стогова
Зачем талантливый критик Лев Пирогов тратит время на Льва Стогова. Это никакой не писатель. Он работал колумнистом в бесплатной газете "Метро" и нес там дикую чушь и пошлятину. Одним из последних его шедевров была колонка, где он сравнивает всю литературу с чесанием пяток, приплев в этот свой бред царицу Елизавету. Там у него есть такой перл, что "все эти толстые и достоевские" (именно так - с маленькой буквы) занимались чесанием пяток у читателя. Зачем Вы пишите рецензии на бред этого урода. Сейчас он, слава богу, не работает колумнистом в газете "Метро". Огромная благодарность редакторам газеты, если это они его оттуда выперли.
Рабле и Ко на тонущем корабле
Литература
Рабле и Ко на тонущем корабле
УХОДЯЩАЯ ЛИТЕРНАТУРА
Сатира
Старая добрая сатира не умерла. Она загнана в угол и стоит там с кляпом во рту. Загнали её в этот угол два обстоятельства. Первое: сатиру боятся власти и капитал. Она ведь по природе своей социальна: вскрывает язвы, бичует пороки и «гонит волну». Всё это в наши дни не приветствуется. И второе: сатира абсолютно растеряна. Даже если вытащить кляп, мы голоса её не услышим. Сатира никогда не жила в условиях невостребованности. Она всегда была нужна: буржуазии или советской власти. Она привыкла быть ведомой и бить по намеченным целям. А сейчас?.. Никто никуда не ведёт и целей никаких не указывает. Сегодня перед сатирой открываются два пути: либо предать себя и стать анти (превратиться в отмороженный стёб), либо измениться – взять невероятно сложный барьер и дотянуться до неба.
Сатира способна выжить лишь в одном случае – если обретёт метафизический драйв, то есть станет выше идеологий. Она обречена на эту великую перемену, поскольку воочию увидела бездну. Нельзя увидеть бездну и не измениться. Ты либо становишься её добычей, либо начинаешь сопротивление. Сделать вид, что всё остаётся по-старому, не получится. «По-старому» никогда больше не будет. То, что произошло с русским миром, изменило его навсегда.
Сегодня сатира уже не может не видеть своего истинного врага. И это, конечно же, не самовлюблённый гламур – жалкая пена, которую легко уносит течением. Истинный враг сатиры – это антисатира и её спонсоры. Антисатира – враг очень сильный. Сила этого коллективного Кощея заключается в том, что он лишён всяких рамок и ясно осознаёт свою цель. Это не бесценностная публицистика, как многие полагают. Это публицистика, нацеленная на уничтожение ценностей. Именно поэтому она выжигает их стёбом.
«Анти» ненавидит идеальные устремления и социальные грёзы. Оно не желает земного рая для всех. Оно желает – и всегда желало – рая для избранных.
Традиция антисатиры восходит к Рабле, которого ошибочно называют сатириком. Он – антисатирик. Это писатель, глубоко презирающий ценности Ренессанса. Хорош сатирик, который превозносит плоть, высмеивает всё духовное, пропагандирует скверну и упивается натурализмом – жратвой, половыми актами, испражнениями!
Рабле упорно привязывал смеховую культуру к низу, к попранию норм, к аморальности. Он же дал своему детищу путеводный образ, благодаря которому «анти» обрело бессмертие. Рабле изобразил Телемское аббатство – рай элитариев, которые, живя целиком за счёт общества, отбрасывают всякие нормы и делают то, что им вздумается.
В далёком XVI веке образ Телемского аббатства был воспринят как шутка, легкомысленная утопия, вступившая с забавный спор с великой Утопией Томаса Мора. И тогда, и в последующем Телему задвинула в тень История. Европейский мир меняли идеи Гуманизма, Просвещения и Прогресса. Сатирики сражались за новое общество в первых рядах. Они мечтали о национальном доме без церковного диктата и феодального произвола. Образ идеального государства вдохновлял и Костера, и Вольтера, и Дефо, и Свифта, и Диккенса, и Твена. Сатирики потешались над клерикалами и аристократами, славили реформы и освобождённого человека. Они высмеивали отживающие порядки и пытались исправить нравы своих современников.