Литературная Газета 6322 ( № 18 2011), Литературная Газета

Литературная Газета 6322 ( № 18 2011)

на обложку

Литературная Газета

Шрифт:

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Перебежчики

События и мнения

Перебежчики

ОЧЕВИДЕЦ

Анатолий МАКАРОВ

За праздничной суетой, точнее, за неотрывным от весенних праздников душевным смятением как-то

незамеченным осталось подробное сообщение об очередном бойце тайного фронта, изменившем своему долгу, своим товарищам и своему Отечеству. Уж простите за старомодный пафос. И то сказать, кого теперь таким сообщением удивишь. С тех пор как закончилась История, то есть благополучно завершилось, казалось бы, перманентное противостояние двух идеологических систем, некоторой частью общества, небольшой, но очень активной, овладело убеждение, что никаких государственных интересов больше не существует и отстаивать их с помощью общепринятых традиционных методов (а внешняя разведка – способ вполне традиционный) вовсе нет нужды. А потому некоторые теневые рыцари, этим своим рыцарством некогда гордившиеся, откровенно предпочли ему иные, весьма зримые ценности. (Намекают, что, в сущности, ничтожные, что тем более смешно и отвратительно.)

Откровенно говоря, этого следовало ожидать. Ещё с последних советских лет было очевидно, что многие идейно зрелые товарищи рвутся на работу за бугор вовсе не для того, чтобы присовокупить нечто Отечеству (старая дипломатическая заповедь), а затем, чтобы присовокупить кое-что вполне конкретное самим себе. Да и могло ли быть иначе, если высшей наградой за идейную зрелость и беззаветное служение делу развитого социализма негласно считалась возможность поработать скрепя сердце в суровых условиях загнивающего капитализма?..

Ныне товарищи, старательно маскировавшие собственные интересы державными, оказались в худшем положении, нежели обнаглевшие нувориши. Это же надо, бывшие спекулянты дефицитом и чеками из «Берёзки», которым даже в Болгарию путь был заказан, беззаботно разъезжают по всему свету и скупают недвижимость в Майами и на Лазурном берегу. Есть отчего повесить голову государевым людям, некогда стремившимся на передний край холодной войны для выполнения неких ответственных заданий. Не знаю, насколько успешно они их выполнили, но не сомневаюсь, что вознаграждение за беспорочную службу рядом с владениями нежданных соотечественников представляется им насмешкой.

Вы скажете, что солдату, даже незримого боя, не к лицу мериться благополучием с купцом и тем более с расхитителем. Но это в том случае, когда у солдата есть идея. Если же конъюнктурная идея так и не трансформировалась в нетленную, то воинская честь плавно и безболезненно растворяется в мародёрском угаре, в стремлении урвать всё, что осталось от государственных тайн, и толкнуть на ближайшем международном базаре. За сколько дадут.

Упаси бог отнести эти злые слова ко всем на свете перебежчикам. Кого-то из них вынудило когда-то на отчаянный шаг запоздалое прозрение и действительно роковое разочарование в серьёзной идее, кого-то – нормальная боязнь за жизнь близких и свою собственную. К перевёртышам эпохи безбрежного потребительства все эти драмы не имеют никакого отношения. Как бы ни рисовали они своё предательство в рембрандтовских тонах трагического преображения.

Лет двадцать назад я познакомился в Америке с крупнейшим, если так можно выразиться, изменником брежневской поры, нанёсшим внешней политике СССР весьма значительный урон. Понятно, что ему хотелось реабилитировать себя в глазах соотечественников, тем более что сам себя он давно убедил в том, что являет собой фигуру поистине

шекспировского размаха, волею судеб принявшую на свои плечи грехи беспутной отчизны.

При всей изощрённости аргументов представить лукавого советского карьериста мучеником совести никак не получалось. Трудно было поверить, что молчавшая в условиях советского распределения совесть вдруг громко о себе заявила в обстоятельствах заокеанского процветания.

Почему я вспоминаю об этом? Я ведь не политик, и случаи преступной государственной измены сами по себе не так уж меня занимают. Как литератора, скорее уж, в аспекте психологическом и нравственном действительно любопытно понять, как происходит превращение номенклатурного партийного интеллектуала в оголтелого либерала, по сравнению с которым чикагские реформаторы выглядят образцом безупречной научной лояльности. Что это? Уже упомянутое запоздалое прозрение? Внезапное озарение, как говорят на Западе, «иллюминация»? Или же злорадное желание дать наконец волю чувствам, которые умело скрывались за долгие годы советской и постсоветской карьеры?

По каналу ТВЦ шла передача «Народ хочет знать», кстати, вопреки стенаниям о зажиме свободы слова практикующая весьма острые и нелицеприятные дискуссии. Не упомню, что было её конкретным предметом на этот раз, но образ негодующего профессора и доктора политологии надолго врезался в мою память. Раздражённый непонятно чем, уж никак не агрессивностью оппонентов, державшихся вполне корректно, учёный господин, несомненно процветавший в заповедниках брежневской элиты и в кулуарах ельцинского аппарата, заявил буквально следующее: о чём вообще можно дискутировать в стране, в которой в семнадцатом году захватили власть преступники и подонки?!

Сильный и, главное, учёный аргумент. Стоило защищать кандидатские и докторские диссертации, ездить на стажировки в мировые научные центры, платить партийные взносы, чтобы прийти к такому глубокомысленному умозаключению.

Ну хорошо, вы пережили свои иллюзии, сожгли всё, чему поклонялись, но вы же всё-таки доктор наук, а не гопник из пивной, от вас ждут откровений, пусть горьких и обидных, осмыслений, объяснений, признаний, исповеди, а не приблатнённого «базара», за который вы, кстати, определённо не склонны отвечать. Обоснуйте нам природу русской драмы, а материться мы и сами умеем.

Это к тому, что не только в доводах дал себе волю почтенный доктор наук, но и в манере их подачи – ёрнической, площадной, откровенно хамской. Из чего можно было заключить, что идейное преображение доставляет ему запретное, но мучительное удовольствие. Возможность публично выражать всю накопившуюся за долгие годы ненависть заставляла его буквально содрогаться в экстазе. И одновременно внушала догадку, что предмет столь жгучих эмоций отнюдь не миновавшая советская, а вся наша вековая российская действительность.

Я долго стеснялся этой не слишком новой мысли. Но с некоторых пор нахожу ей постоянное подтверждение.

Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции

Прокомментировать>>>