Литературная Газета 6330 ( № 26 2011)
Шрифт:
Вот и в этом году наступит.
И замечу, что вроде ещё жива
В суматохе этой безбрежной.
Так в листве различимы
пернатые существа –
Страхом своим и надеждой…
* * *
Предчувствие тепла...
Мы были так живучи,
Что можем представлять
Научный интерес.
И смутно на душе.
Так праведника мучит,
Привыкшего к земле, –
Предчувствие небес.
А может, мы и впрямь
Диковинной породы?
Иначе кто бы смог,
Удачей не храним,
Не видя ни любви,
Ни веры, ни
Прожить изрядный век
Предчувствием одним?..
* * *
Ты для меня
Больше, чем беда,
Больше, чем вода
В пересохшей округе.
Ты для меня –
И шальная толпа,
И лесная тропа,
И друзья, и подруги.
Давай
Сядем, как в детстве, в трамвай,
Чтобы лужи и брюки клёш!
Давай
Ты никогда не умрёшь!
Лучше уж я...
И стану для тебя
Солнцем над головой
И лохматой травой
У ограды.
Чтоб все подруги твои
И все супруги твои
(И даже мама твоя!)
Мне были рады.
* * *
Над русским полем сумрачно и голо,
Тоскует птица.
И небо сыто душами по горло,
А бой всё длится.
Опять беда ни в чём не знает меры
И рвёт на части.
Но в мире нет безропотнее веры,
Чем вера в счастье.
* * *
Отмокаю на средней Волге.
Здесь мордатые, как бульдоги,
По-над клумбой львиные зевы –
Если пойти влево.
А если пойти вправо –
Там, как церковка, пятиглава
Сопка, в сочных лучах заката
Златоверха и синевата.
И моря никакого не надо,
И никакого Василия Блаженного,
За окном – берёз светящаяся
колоннада,
Как символ – чего бы? – ну, скажем,
счастия женского.
Напиши мне. Конечно, непривычно
и недосуг.
И увидимся скоро – лишь округа
вспыхнет рябинами.
Я сама не люблю многословных.
И знаю, что не напишешь.
Но – вдруг?
Хотя бы по небу – строчками
журавлиными.
* * *
Бабье лето, золотая заплата
На не очень-то цветистой судьбе...
Почему же ты, душа, не крылата,
И болишь, и не поётся тебе?
Почему так непременно,
хоть тресни,
Ждёшь ты пасмурного дня
без прикрас?..
...Долетят до неба голые песни.
Будет снег. И – ничего про запас...
* * *
Когда б не злая, хлёсткая пурга,
Зима мне не была бы дорога.
Но этот снег – он более удал,
Чем люди, веры, истины и стили,
Лишь он один остался от России,
Которую Набоков покидал.
И даже угодившие в ковчег
Иным предполагали ход явлений,
Ведь от России, что придумал Ленин,
И то остался только этот снег.
Я верю в снег! Он прикрывает срам!
Он грязь и слякоть обращает в пену!
...Мне нечем оправдать свою измену
Померкшим без молитвы небесам...
* * *
Опять я прозевала миг,
В который пение на крик
Сменяет птичий рой.
Как поминальные пиры,
Многозначительны костры
Осеннею порой.
Лес проигрался
Уже под ним горит земля –
Так, что слезит глаза.
Напрасно клён на страх и риск
Приберегал червонный лист –
Последнего туза...
* * *
И птичьи голоса, и летних крон
завеса...
Над ними, в вышине, возможны
небеса,
Но их не разглядеть среди
густого леса,
Так заросли плотны и птичьи
голоса.
О лиственных лесов природное
уменье –
Жить, сумраком своим предполагая
свет!
И не нужны слова, бездарные
в сравненье
Со звуками в душе, каким названья
нет...
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,3 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии:
Новые «лишние», или проза без героя
Библиосфера
Новые «лишние», или проза без героя
КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ
Алёна БОНДАРЕВА
Раньше как было? Садился, например, Пушкин или Тургенев писать о тяготах времени и неудовольствиях своим сословным кругом и тут же выводил героя подобающего, естественно, по ряду характеристик из рамок социума выламывающегося. За несколько веков таких персонажей набралась приличная галерея: Онегин, Печорин, Базаров, Рудин, Обломов ипр., ипр. Элегантные, умные, расчётливые, грубые, равнодушные или, наоборот, страстные, яростные, злые… Принято считать, будто что-то произошло в обществе и литературе, и «лишние люди» обмельчали, а после и вовсе перевелись. И те, кто принял такой счёт за основу, делает вид, что, например, роман Ю. Полякова «Замыслил я побег» вовсе даже не про «лишнего человека». Но Полякова можно прочитать и по другому счёту. А вот у новомодных авторов подобные герои как-то видоизменились, мутировали. О них и пишет наш обозреватель.
Психобездельник
Например, персонаж последнего романа Андрея Рубанова «Психодел» Кирилл Кораблик по прозвищу Кактус по всем параметрам на роль лишнего человека формально подходит. По сути, всё тот же скучающий типаж, достаточно умён, хорошо ориентируется в среде обитания, чётко знает, чего хочет, прекрасно видит недостатки и слабые стороны современных людей и, кстати, весьма умело на них воздействует.
Так, он рассуждает сам с собою: «Он ворует у людей, а мне люди сами приносят. И даже не приносят, а просто – делают так, как мне надо. Я Кирилл Кораблик, я выключен из этого их гнилого процесса, товар–деньги–товар, женщины–тачки–яхты. Если мне что-то нужно – я иду и получаю. А нужно мне, кстати, совсем немного».