Литературная Газета 6333 (№ 29 2011)
Шрифт:
Статья опубликована :
№31 (6333) (2011-08-03) 1
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 8 чел. 12345
Комментарии: 04.08.2011 19:41:06 - Stanislav Alexandrovich Krechet пишет:
О чём говорит "рассерженный",
1
/publication/216/
04.08.2011 13:49:29 - Евгений С пишет:
одноклеточные
Все неодноклеточные давно уже ушли в Интернет или варятся в собственном соку. Единственный способ не потонуть в мутном потоке - это НЕ ходить, НЕ смотреть, НЕ включать, НЕ прикасаться!
Из котлована
ТелевЕдение
Из котлована
ТЕЛЕДИСКУССИЯ
Валерий РОКОТОВ
Наше ТВ любит Андрея Платонова, но очень странной любовью. Оно делает о нём невыносимые фильмы, упорно выставляя писателя жертвой и критиком советской эпохи. Что ни фильм о Платонове – то либеральная страшилка, погружающая во мрак и тоску. Вот и канал «Культура» в цикле «Острова» в очередной раз продемонстрировал эту удивительную любовь. Рассказать о Платонове много и не сказать ничего. Не привлечь к нему интерес, а отбить его напрочь…
Андрей Платонов входил в русскую литературу частями. Сначала его кромсали советские издатели. Потом пришла очередь издателей антисоветских. Этих тоже весь Платонов пугал.
Ранний Платонов опасен для «либерализма» или того, что этим словом у нас называют. Эти тексты показывают: он красный. В нём горит мечта, отказ от которой равнозначен самоуничтожению. Читая раннюю публицистику, понимаешь, что мрачные сатиры 1927–1931годов – это карикатуры красного писателя, увидевшего, как гибнет его мечта. Платонов увидел, что коммунизм несёт в себе вирус, который великую идею обращает в безумие. Коммунизм, сжатый до лозунгов, пробуждает в русском человеке не волю к жизни, а волю к смерти, к разрушению без созидания. Он ведёт его в Чевенгур, в мёртвую степь, к концу истории и концу человеческой жизни. Именно в этом смысл сатиры Платонова, а не в пародии на коммунизм вообще. Для Платонова коммунизм возможен и нужен. Он отвечает русскому характеру и русскому духу. Но его необходимо соединить с традицией, состраданием и полнотой знания. Иначе жди беды, которую сотворят прекрасные люди.
Поздний Платонов для либералов ещё опаснее. Поздний Платонов – это человек, который выбрался из котлована, из чёрной пропасти отрицания. Это человек, который в нужде, горе, гонениях не утратил веры, а стал создавать новый храм. Народ, не оторванный от земли, «почти сплошь святой», стал для него новой надеждой. Народ, победивший в великой войне, стал богом, в которого он уверовал. Он должен был выдвинуть из себя новых, образованных, одухотворённых людей, которые вырвут человечество из тисков равнодушия и апатии и наполнят жизнь смыслом.
Либералам нужен Платонов как дубина для социальных мечтателей. Пригрезилось что-то, забрезжила какая-то даль, долбанули Платоновым: ткнули носом в «Чевенгур» с «Котлованом». Им нет дела до метаний его души.
Что отстаивают либералы, указывая на карикатуры Платонова? Историческую правду? Они к ней глухи. Гуманизм? Они показали себя «великими гуманистами», оправдывая жертвы во имя торжества «демократии» (а на деле – звериного социал-дарвинизма). Тупо понимаемый Платонов-сатирик, оторванный от всего его творчества, даёт им право проклясть советское прошлое, представив его огромной исторической ямой. Такой вывод вселяет в душу комфорт. Ради этого и выхолащивается Платонов. Либералы говорят себе и другим: взгляни на эти карикатуры, ужаснись и думать забудь о каких-то там идеалах. Вот к чему приводят мечты. В нашем мире не может быть равенства, справедливости, братства. А потому расслабься и живи в своё удовольствие. Занимайся только собой.
Вот философия, которая строится на фундаменте платоновского гротеска, – абсолютного скотского равнодушия. Того самого равнодушия, которое позволит элите сделать с обществом всё, что ей вздумается.
Как это соотносится с философией самого Платонова? Никак. Для него нет жизни вне солидарности и движения в земной рай. Он хилиаст очевидный.
Что видим мы, внимательно, без пропусков читая Платонова? Мы видим, что в середине 20-х начинается война между его верой и его даром. Вера слабеет под ударами, которые наносит реальность, а дар растёт. И дар начинает топтать веру, делая её предметом пародии.
Творчество – это лучшее оружие самозащиты. Платонов защищается творчеством, создавая не только оригинальные произведения, но и свой оригинальный язык. Язык этот оказывается самодостаточен. Это зверь, который требует пищи. Какой пищи? Веры! Другой ему уже мало. Именно поэтому на все лады начинают склоняться в платоновских повестях слова «социализм» и «коммунизм». Автор становится заложником своего особого языка. И не видеть этого живому, влюблённому в Платонова читателю невозможно.
«Чевенгур» создаётся тогда, когда красная вера ещё жива. Платонов рисует антиутопию, которая указывает на нечто важное и содержит очевидную надежду на диалог с властью. Роман призывает вглядеться в русскую душу, в её парадоксальность и непонятность себе самой. Он говорит, что там, в этой душе, бродят разные энергии, включая и те, что, освободившись, не двинут историю вдаль, а её кончат. И весь мир заодно.
Известно, что «Чевенгур» был набран, но рассыпан по указанию цензоров. Разговор с властью не состоялся. Не нужен ей оказался никакой диалог. Так это расценил Платонов и сделал вывод: путь, по которому шагает страна, путь под примитивными лозунгами, в сторону упрощения, будет продолжен. А значит, впереди яма, могила, пропасть. Не построится никогда великий Дом будущего.
Вот поэтому и явился на свет «Котлован», который был уже безнадёжен. Он стал не только мрачной метафорой, а ямой для самого автора, его концом как писателя. После «Котлована» писать уже было незачем – всё оборачивалось повтором. Это было великое дно, которого Платонов достиг.