Литературная Газета 6334 ( № 30 2011)
Шрифт:
Но какая-то сила, отнюдь не полного желудка, толкала меня подняться, найти в прихожей тёплый халат или телогрейку и сейчас, немедля, глухой ночью, отправиться в Мерв, Мёртвый город, от которого остались частью крепостные стены.
У двери выхода, под вешалкой, я нашёл чью-то ветровку. Она пришлась впору, и я вышел из дома.
Ночь, чистые крупные звёзды, луна, ленивый, сонный лай собак за глиняными дувалами стали моими спутниками. Движимый не знанием, а силой желания и чутьём, шёл я в ночи, не ведая в точности, туда ли иду.
Я нашёл город. Нашёл пролом в крепостной стене и ощупью, спотыкаясь, поднялся, как казалось,
Не рискуя идти дальше, я остановился и впервые в жизни увидел серебрящуюся тишину. Века струились в ней. Разрушенные стены чёрными рифами уходили в глубину ночи, в пространство, в вечность…
Звезда поколебалась и поплыла. Она не падала, нет, а плыла… ко мне. Вот будто камушки от лёгкой поступи зашуршали, а колдовская звезда запела тихонько что-то грустное, полынное, степное…
Меня била дрожь. Я понял, что тихое пение исходит от идущего ко мне человека и звезда-огонёк горит в его руке. Я уже разглядел его. Бледное, обрамлённое длинными волосами лицо с выдающимся носом и усами мне было знакомо с детства по портретам.
– Боже, – прошептал я сухими губами, – да это Гоголь Николай Васильевич!
– Никак я вас напугал? – остановившись от меня шагах в двух, спросил он меня тихим ровным голосом.
Я лишь охнул в ответ, вжавшись в стену.
– Не пугайтесь вы, право! – успокаивал он меня и, наклонив капающую воском свечу, прилепил её к изъеденному временем камню. – Удача мне положительно сопутствовала: свеча не погасла, не сбился с дороги, я ведь здесь не бывал, да вот ещё и кольцо нашёл. Посмотрите, что за чудо! Серебро с сердоликом… Александр Сергеевич тотчас на безымянный, к чугунному своему поближе надел бы – он диковины исторические почитал.
Лицо его светилось, но не луна Куинджи и не пламя свечи были тому причиной (на лице его не играли тени), он светился сам! На раскрытой ладони лежал серебряный витой перстень. Красный глаз сердолика обегала арабская вязь.
Мягкая доверительность Н.В. успокоила меня. Услышав о том, что он не бывал в этих краях и ничего не знает о Мерве, я решился предложить гению рассказать, что знал и что подсказывало воображение. Он согласился и слушал, не перебивая.
– Мерв, некогда цветущий город, вобрал в себя силу и красоту от людей, разум коих был обласкан солнцем, любовью и верой во Всемогущего. Город впитал всё лучшее от лучших. Богатством его покрытых изразцами минаретов и дворцов, его базаров гордился последний нищий, ибо знал – он нищий чудесного города!
Прознав о красивом, богатом, умном Мерве, некий воинственный хан-кочевник перед походом на северо-запад решил завладеть им.
Вихрь внезапной атаки не принёс успеха избалованному победами хану. Многочисленные ворота крепости, окружавшей город, были крепко заперты. Со стен её летели тучи стрел, сыпался град камней, изливалась лава горящей смолы.
Началась многодневная, изнурительная осада. Хан уставал, он был стар. Араты, согнанные в боевое стадо, обожжённые, рваные стрелами, битые камнями, выли у подножия идола. Покалеченные отцы, потерявшие сыновей, и осиротевшие сыновья молили золотого истукана о скорейшем падении злого города. Гордые кони падали от бескормицы, ран, от поруганного поражением собственного достоинства.
– Духи расположены к нашей победе! – возбуждённо горланил шаман. И летели духи
На коленях, скрючив себя поклоном, обливаясь страхом, целуя землю у шатра Непобедимого, тьма начальники нагайками поправляли плывущие в поту меховые шапки… ждали, что скажет хан. В шатре его было тихо. Полог был плотно задёрнут.
Коварству, корысти, любимым своим детищам, диавол всегда заготовляет щели, лелеет и пестует их.
Некий не состоявшийся в чудо-городе человек, даже нищие не принимали его в свою корпорацию, аспидной ночью выполз к осаждавшим с предательством под рваным халатом.
А в ханском шатре тем временем склонялись к уходу этой ночью, с основными силами, для отдыха и пополнения перед делом всей жизни Непобедимого: походом в богатейшие христианские земли.
Не любил хан бросать верную добычу и не бросил бы горла упрямца, только и заботы, что посильнее сжать его, да накануне пал любимый белый конь Шарап – дурной знак, пусть пал он по естественной причине: стар был.
В бока выпотрошенного коня втирали бальзамы с золотой пылью, Непобедимый хотел забрать Победителя в Орду и там проститься с любимцем, когда пойманное, избитое стражей Коварство брошено было к ногам хана, в шатёр его. Окровавленное, попираемое гнутыми носками сапог, оно исторгло:
– О хан! Ты хочешь победить город, но ты бессилен сделать это. Убить этот город в пустыне может только одна сила… вода! Разрушь дамбы, и сила воды смоет город!.. Город в пустыне…
Услышав это, хан опустил тяжёлые веки на глаза-щёлочки. И горько было ему, что Коварство сильнее ума, его ума. Он убил бы эту гадину, будь с ней наедине, и никто не узнал бы о его позоре, но он был не один, за ним стояло уставшее голодное войско. И подумал хан о своей судьбе, о пережитых печалях, о страданиях, принесённых им уйме людей…. И вспомнил он детство, где пыльный конский пот мешался со сладким дурманом маков, где в кочевой юрте мать и отец, где, уткнувшись в подол матери, скрывая слёзы от отца, дышал запахом кислого, пенного молока кобылиц…
Мужая, лучше сверстников владея конём, луком и саблей, он услышал о великом македонянине, владевшим при жизни почти всем сухопутным миром. «Я буду владеть всем!» – сказал он себе. И шёл с победой. Как она пьянила его – победа в бою!
А сейчас приползло Коварство и выдало тайну. Бросило подачку. Кому? Открыв глаза, хан чуть шевельнул указательным пальцем.
Коварство, ожидавшее награды, получило её. Греческие часы, играя огнём очага на стеклянных боках, не успели отсыпать и малую толику песка, как Коварство превратилось в куски изрубленного мяса. Выброшенное из шатра, оно дымилось чёрной кровью, и его не жрали даже шакалы…
Н.В. поправил прядь волос, сползшую на лицо, и этот жест его заставил меня замолчать. Мне показалось, что он устал слушать. Опираясь руками в полуразрушенный зубец стены, он замер в этой позе с первых моих слов.
– Легенда эта, – начал ясным шёпотом Н.В., – только подтверждает христианскую истину, что страсти есть пути души. И человек – арена цирка. Поверивший в длань Божью, он борется с ненасытными жёнами страсти… Тут все молитвы хороши!.. Алексей Петрович, граф Толстой, уж на что святой человек, и то тайно носил вериги… А язычники – ещё дети, не вкусившие от благ Божьих, так и кипят страстями безысходно. Давайте выпьем полынной водки, – предложил он, – у меня по случаю с собой.