Литературная Газета 6336 ( № 32 2011)
Шрифт:
Но аниматоры уже давно перестали стучаться в двери главных теленачальников, ходить по кабинетам Минкульта. Они наперёд знают ответ: детская анимация – это, мол, сегодня типичный неформат, это коммерчески невыгодно. Неужели и после знаковой встречи Владимира Путина и ведущих аниматоров страны, которая по времени предшествовала фестивалю «Золотая рыбка», многие из этих «почему» так и не найдут внятного ответа?
Леонид ПАВЛЮЧИК, СОЧИ–МОСКВА
Статья опубликована :
№35 (6336) (2011-09-07) 2
Прокомментировать>>>
Общая
Комментарии:
Репетирует Эфрос
Искусство
Репетирует Эфрос
КНИЖНЫЙ
2
/publication/219/
РЯД
Анатолий Эфрос. «Чайка»: Киносценарий. Статьи. Записки репетиций. Документы. Из дневников и книг. – СПб.: Балтийские сезоны, 2010. – 528с.: ил. – 1000экз.
Составила книгу Нонна Скегина, многолетняя сотрудница Эфроса, замечательный завлит Ленкома и Театра на Малой Бронной. Самое интересное и важное здесь – впервые опубликованные записи репетиций «Чайки» в Московском театре имени Ленинского комсомола (1965–1966годы).
Два молодых театроведа – Нелли Пляцковская и Инесса Сидорина – подробно фиксировали процесс создания спектакля. Тогда они вряд ли думали о будущих страницах истории отечественного театра, они просто любили работы этого режиссёра.
Анатолий Васильевич Эфрос уже был широко известен как постановщик пьес Виктора Розова, Эдварда Радзинского, Алексея Арбузова. Пришла пора классики, и теперь на всю оставшуюся жизнь. Первым и самым любимым автором стал Чехов.
Итак, «Чайка», репетирует Эфрос.
Сначала следовало разобраться с «декадентством» Треплева. И Эфрос решительно заявляет: «Мы будем играть с точки зрения Треплева, но не Треплева в пьесе, а Треплева в сегодняшней жизни». Нерв современности, как туго натянутая, звенящая струна, всегда музыкально окрашивал «классические» спектакли Эфроса.
Треплев мог бы стать Блоком.
Эфрос прикидывает Треплева на себя, сочувствует ему. Ведь сам нередко испытывает непонимание и вынужден слушать нравоучения, исходящие от Аркадиных обоего пола.
Он увлекается, и актёры не поспевают за ним.
В. Смирнитский (Треплев): «А зачем я опять прихожу в кабинет?»
А. Дмитриева (Маша): «Я не пойму, что они все кричат друг на друга, как на пожаре?»
Л. Каневский (Шамраев): «Я не понял, что же здесь происходит с Машей?»
Эфрос один играет всю пьесу, мысль и показ соревнуются друг с другом и в счастливые минуты сливаются. Совпадают. Но как же трудно разложить всё это на роли, вдунуть в актёрские души, перевести в пластику, в слова и жесты!
Читая, сам превращаешься в спектакль, погружаешься в «колдовское озеро», на берегу которого застрелена чайка. Вплываешь вслед за режиссёром в судьбу персонажей.
С Тригориным тоже всё непросто. Это не Аркадина (хотя и с ней непросто). Он одержим писательством, он честный мастер. Репетируя, Эфрос вдруг вспоминает драматурга Александра Володина, как тот на ходу, подобно Тригорину, стремился фиксировать в записной книжке детали и говор жизни. Володин для Эфроса, как и Хемингуэй с Марлен Дитрих, чьи славные тени бродят по репетиционному залу, величины несомненные. Им резко противопоставляются драматург Анатолий Софронов и (внезапно для меня!) актриса Вера Марецкая.
В эфросовской «Чайке» Тригорина играл А.Ширвиндт, и мы понимали, что Чехов вложил в Тригорина много своих черт. Чехов был недоволен Станиславским в этой роли: «Тригорин (беллетрист) ходил по сцене и говорил, как паралитик; у него «нет своей воли», и исполнитель понял это так, что мне было тошно смотреть».
С беллетристом у нас вообще творились странные вещи. К примеру, Н. Губенко на сцене своего «Содружества» плыл в лодке Тригориным по натуральному озеру, так что брызги долетали до первых рядов партера. Это производило комическое впечатление и кое-что напоминало.
В знаменитом фельетоне Власа Дорошевича Станиславский предлагал Гордону Крэгу для натуральности выпустить в «Гамлете» на сцену датского дога. Создатели вышеупомянутого чеховского спектакля, похоже, вняли совету Константина Сергеевича в пародийной версии Дорошевича. Но это к слову.
Эфрос, изначально режиссёр мхатовской школы, борется со сценическими штампами всякого рода и «сокрушает мёртвый психологизм академической традиции», как пишет в предисловии к книге Анатолий Смелянский. Но что взамен: здесь начинались вопросы и поиски, сначала в тишине себя, на бумаге, в дневниках и записных книжках, потом в репетиционном зале.
«Чайка», названная автором «комедией», по свидетельствам историков сцены, мало кому давалась в мировом театре. И Эфрос тоже не раз задумывается, спорит с самим собой. Он считал эту пьесу русской трагедией, особо не озабочиваясь чеховским жанровым определением. Для него «Чайка» – одна из самых резких пьес, толкующая о трагической несовместимости человеческих желаний, идей и характеров. Но через некоторое время в одной из публикаций он вдруг обронит: «Про что «Чайка» – я не знаю». И это тоже будет правдой.