Литературная Газета 6363 ( № 11 2012)

Литературная Газета

Культурную пищу в Москве найти ещё можно. Но вот настоящую любовь значительно сложнее.

И вообще про любовь в "Новом поребрике" смутно и сумбурно. Про секс - да, есть. Про то, что питерец после хорошего секса поёт в душе (в тексте ударения нет, поэтому неясно, что имеется в виду - гигиена или духовность). Москвич поёт в лифте.

И примерно в таком духе умилений от разного рода дурацких поступков жителей обеих столиц выполнена книжечка удобного формата. Неплохой бумаги. С картинками такими смешными и очень иллюстративными. Художница тоже нашла свою милую манеру. И получилось вполне себе сиропно.

Поэтому если будете дарить такую книжечку кому-нибудь, то заверните в бумажку с непременным бантиком. Приложите открыточку с котиком. А дарить её вы сможете и в Москве, и в Питере (да и где угодно в принципе). Потому как москвич найдёт в ней стёб над питерцем,

питерец - ухмылку над москвичом, а житель любого другого города порадуется, что в двух таких замечательных и зажравшихся городах так много дебилковатых, но, в сущности, добрых существ.

Если же вы (или одарённый вами человек) случайно забудете эту удобную книжку где-нибудь в поезде или автобусе, поликлинике или родильном доме, то не огорчайтесь. Пусть немного порадуются водители, машинисты, медсёстры и врачи. Порадуются-порадуются - и тоже забудут её где-нибудь.

Не на полку же книжную её ставить в самом деле[?]

Смерть длиною в жизнь

Смерть длиною в жизнь

ПРЕМЬЕРА

Кшиштоф Занусси в очередной раз убеждает нас в том, что жизнь - лишь смертельная болезнь, передающаяся половым путём. На этот раз в театральной форме - постановкой пьесы знаменитого провокатора Эжена Ионеско. Очередная, вот уже четвёртая подряд, премьера Театра на Таганке вносит разнообразие в премьерный репертуар этого сезона, разбавляя комедии размышлением на "единственно серьёзную" философскую тему.

Трагифарс "Король умирает" - это, как всегда бывает у Ионеско, экзистенциальное философствование на сцене, но решённое в духе Занусси, оно сделалось максимально сосредоточенным, лишившись горькой насмешливости француза. Сам Ионеско, утверждающий, что правда вымысла выше реальности, этот законченный формалист, разрушающий язык не только в лингвистическом, но и в художественном смысле этого слова, признавал свою позднюю пьесу в достаточной степени литературной. Больше не слышны со сцены многократные повторения и перечисления, девальвирующие слово, каламбуры, заставляющие зрителя порой волей-неволей прыснуть смехом, несмотря на трагичность происходящего. Увидевшая свет в феврале 1963года пьеса сильно преобразилась в прочтении Занусси: во многом потеряна абсурдистская направленность как благодаря сокращению изначального текста, так и трактовке сценографии и костюмов, приближающей действие к нашей собственной повседневности. Кшиштоф Занусси оживляет Беранже, переодевая короля из красной мантии в современный деловой костюм, а вместо скипетра вручая ему мобильный телефон. Готический тронный зал заменяет подобие офиса. Здесь нет жанровой чистоты. Болезненно-нервозный "антитеатр" берёт себя в руки, укрощая свой порыв всё свести к пароксизму. Гротескная, почти карикатурная игра актёров заменяется глубоким драматизмом, вместо отстранения - вживание в образ, так смущавшее Ионеско. Исполняющий главную роль Валерий Золотухин признаётся, что ныряет в глубины, от которых самому страшно становится, каждый раз умирает на сцене сам за себя: ведь зритель-то пришёл посмотреть не на короля, а на Золотухина. И при всём этом трагический каркас пьесы остаётся, "онормаливаясь", так что страх смерти, пронизывающий всё существование героев, выходит из своей сказочности и нелепости прямо в зрительный зал, обретая плоть и кровь в неожиданно камерных монологах.

Казалось, что и сам Ионеско на этот раз прямолинейно воспринял поднятый вопрос, и сквозной персонаж Беранже, появлявшийся прежде в "Бескорыстном убийце", "Носороге" и "Воздушном пешеходе" как маленький, рассеянный, безвластный порой даже над своими настроениями человечек, теперь предстаёт уже совершенно лишённым комизма героем. Беранже I - устроитель государства, серьёзный деловой человек. В его руках находилась власть над народом, землёй, солнцем и стихиями, он был абсолютно уверен в себе, но и этот сильный правитель сталкивается с непреодолимым препятствием - смертью.

Собственно, эта тема и стала предметом полуторачасовой медитации героев на полупустой сцене Таганки. Из фатального несовпадения собственной королевской воли с мировой рождается трагический абсурд, вылившийся в размышления вслух. Брошенное в чужой и неприветливый мир сознание Беранже никак не может смириться с иррациональностью происходящего, бессмысленностью жизни, бесцельностью смерти. "О-о-о, зачем я родился, если родился не навсегда? Проклятые родители! Какая глупая, подлая шутка!" - вырывается у измученного короля. Экзистенциальные вопрошания ставят в тупик не только Беранже, но и зрителя. Из черноты с оттеняющим молчанием вдруг прямо в лоб произносятся отчаянные гипнотизирующие монологи короля. С последней надеждой он ищет спасения у своего народа, вглядываясь в нас с края сцены. Единственное звериное желание - желание жить, хотя бы даже с зубной болью, заставляет

могущественного правителя унизиться и снизойти до толпы, ниже толпы. Но мольбы лишь отскакивают многократным эхом от холодных стен и столь же беспомощного зрителя.

Герой будто по нелепой ошибке помещён в свои обстоятельства: абсурдным кажется и его появление, и необходимость исчезнуть. Несмотря на неумолимость времени и понукаемой им судьбы, оно пусто и бессмысленно. Так что отношения символических пространства и времени в спектакле непропорциональны. Пространство хищно, оно захватывает персонажей, не отпуская короля, не позволяя решиться на фатальный выход. Пространство расширяется: от тела короля, сковавшего собственную экзистенцию, к его тронному залу со сдавливающими бетонными стенами и сужающейся перспективой, гибнущему государству к мировой материи как таковой. Чтобы выйти отсюда, нужно отрешиться от своего тела по частям. Даже жарк[?]е "не рекомендовано для здоровья умирающих", чтобы не возобновлять чувственную связь с предметным миром, окружающим обречённого короля.

И если пространство постоянно напоминает о своём существовании, вбирая в себя жизнь пятерых героев, присутствие времени за почти полным отсутствием действия, напротив, делается незримым. Мысли о смерти почти неподвижны на фоне смертельной тишины: музыкальный комментарий заменяет работа света. Наставляющая короля властная и настойчивая Маргарита (Любовь Селютина) - персонаж статичный, жестикуляция её сдержанна в противоположность, кстати, к взывающей к жизни Марии (Ирина Линдт), которая, развевая подолом своего роскошного кроваво-красного платья, мечется в отчаянных порывах по сцене. Всё движение жизни сведено к умиранию. Всё символическое время спектакля обращается в мифическое безначальное и бесконечное ожидание, оттягивание эсхатологического момента. Здесь не работает софизм "Пока мы есть, смерти нет, а когда есть смерть - нет нас". Королевство живёт в постоянном ожидании, присутствии смерти. Когда всему уготован один финал, поступки лишены логики и смысла, всё ненормальное давно стало нормальным, равно как и наоборот. Неважно, когда наступит конец: через сорок-пятьдесят лет, через триста лет или в конце спектакля, потому что время подвижно, оно растягивается и сжимается, так как не имеет смысла: "Пять минут назад я родился, три минуты назад - женился", - рассуждает герой Золотухина. Время неизбежно, тоталитарно и деструктивно. Его власть сильнее человека, сильнее его воли и представления, сильнее даже короля. Единственное, что дозволено человеку, - умереть достойно: от смерти, а не от страха.

Когда нам не оставили ни выбора, ни конкретного рецепта, остаётся лишь рассуждать, как всё-таки хороша злодейка жизнь, и спорить о вечных вопросах. Быть может, в этом споре что-то да родится, по крайней мере каждый зритель уйдёт из зала обременённым собственными рассуждениями о своём короле.

Анна ЧУЖКОВА

О пользе бесполезного

О пользе бесполезного

ВЫСТАВКА

В выставочном зале "Ходынка" прошла выставка работ художника Михаила Горлова - художника, работающего в нелёгком жанре книжной и журнальной графики.

Мы стали мудрее. Мы уже знаем, что в нашем мире борьба за свободу приводит к рабству, что благими намерениями вымощена дорога в ад, что камень, отброшенный строителями, оказывается краеугольным, что последние становятся первыми, а первые - последними, что мудрость мира есть безумие пред Господом, что сохраняющий душу свою теряет её[?] и что наибольшую пользу миру приносит бесполезное. Так устроен наш мир, что иначе и не могут до времени строиться взаимоотношения духа и плоти, Бога и Кесаря. С тех пор, как искусство выделилось в отдельную самостоятельную область человеческой деятельности, в списке бесполезного оно занимает первое место. Искусство, знающее свои истоки и конечные цели, бесполезно для мира по самой своей природе. Что есть искусство как не свидетельство о возможности другого мира с его небесными красками, о чуде преображения, о живом присутствии Творца, орудием которого служит настоящий художник? И что может быть, чем искусство, устроенное по законам духа, бесполезнее миру, устроенному по законам плоти? В обезбоженном, десакрализованном современном мире только искусство ещё способно напомнить людям о существовании Иного, и это именно то, что так раздражает мелких бесов современной культуры. Поэтому судьба настоящего искусства в нашем мире - оставаться в забвении, быть брошенным, быть бесполезным. И слава Богу. Наконец-то пристальный взгляд социума не следит за каждым движением художника, наконец-то от искусства отхлынут те, кто пришёл в него за нравоучением, кто хотел пользы миру, кто хотел всего того, что искусство дать неспособно. Наконец-то в тиши и спокойствии можно не спеша отделить зёрна от плевел. И когда мы будем сомневаться в том или ином случае, мы будем спрашивать себя: "А достаточно ли это бесполезно?"