Литературная Газета 6379 ( № 31 2012)

Литературная Газета

Это было точно и, наверное, неслучайно; на рубеже веков ХХ с ХХI, на рубеже тысячелетий, в Миллениум, в 2000 году. С тех пор боюсь двоек, цифры "2". Именно на это время был назначен апокалипсический прогноз. Для меня он сбылся. Я вообще верю в магию чисел.

[?]Случилось немыслимое: Бог забрал у меня мою единственную дочь Женю, Женечку, Жеку, Евгению Петровну. Не меня, её забрал, хотя, если бы это от меня зависело, я бы с готовностью её заменила. Она только отметила свой полувековой юбилей, умница, красавица, совсем не умела себя беречь, рассчитывать. Сначала - инфаркт, а потом - всё! Не стало.

Представить себе не могла. Даже

легкомысленно сказала Риве Левите чуть раньше, так ужасно потерявшей сына Женю Дворжецкого в автомобильной катастрофе: как же ты теперь жить-то будешь? Хорошо помню её молчаливый жест, развела руки, беззвучно произнесла: "Не знаю". Оказывается, и я живу после[?] Отрубили половину сердца, душу вынули, положили вместе с ней в землю на Митинском кладбище. Но почему-то я ещё хожу, дышу, разговариваю[?] Впервые усомнилась в божьей справедливости и милости. Ну что ж?! И этот грех добавится к другим тяжким. Бог посылает столько, сколько ты можешь выдержать. "Испытывает тебя", - повторяю себе. Мне для себя теперь нечего просить. Не надо. Только для близких, для внучки, для двух правнуков. А вдруг доживу до праправнука или праправнучки?! Считается, что Бог за это все грехи прощает. Дай, Боже, моим детям силы и смысла на жизнь, спаси и сохрани их, подари то лучшее, что было у меня и что мне недодал. А мне теперь на все оставшиеся годы не умножать бы грехов, отмолить накопившиеся, успеть покаяться. Наверное, это самая трудная из всех возможных земных задач.

Пока живу, буду помнить ту зиму, морозную, снежную, суровую. А вот 22.02.2002 года, день похорон, совсем не помню. Знаю, что по кладбищу меня таскал на себе Кузнецов. Лицо дочкино помню, прекрасное, успокоившееся, отстрадавшее. Последнее.

* * *

При каких только режимах не жила[?] Сталин[?] Хрущёв[?] Маленков[?] Брежнев[?] Подгорный[?] Горбачёв[?] Ельцин[?] Путин[?] Медведев[?] Советская власть и ЦК КПСС[?] Перестройка[?] Будто бы демократия[?] Войны: финская[?] Вторая мировая[?] Афганистан[?] Чечня[?] Развал Советского Союза[?] При мне возводили Берлинскую стену после войны и при мне разрушали её. Среди многих сувениров, привезённых из путешествий по разным странам мира, есть у меня кусочек этой стены, доставшийся из теперь уже единой воссоединённой Германии.

Во многих странах была. Да почти во всём мире. Разве что до Австралии и Антарктиды не долетела. Теперь уж не успею. И уж точно поняла: хорошо там, где нас нет. И при любых режимах, странах, правителях каждому из нас положено пройти через неизбежное и последнее - старость. А это труднее, чем любые социальные катаклизмы. Да и привыкла рассчитывать только на себя, не на государство. Многое видела я в жизни за восемьдесят своих лет.

Через многое прошла. Во многом принимала участие. Удалась ли жизнь?
– вот уж не знаю. Это только в молодости кажется, что ты знаешь на всё ответы. С годами сомнений всё больше. Опыт, знания умножают лишь печаль.

Ясности и мудрости не всегда способствуют. Все живут по-разному. У одних цель, чтобы просто выжить, у других - накопить побольше денег, превратить ещё в большее количество денег, разбогатеть[?] Я, дура, работаю[?] ради работы.

Это было и необходимостью, а потом и защитой и спасением. Наверное, своего рода вид ограниченности. Но у послевоенного поколения, у сталинских пионеров это в крови. Работать не для денег, а[?] чтобы снова работать, чтобы тебе опять дали работу[?] И чувствовать себя счастливой от удовлетворения работой. Теперь-то я отчётливо понимаю, какой я ограниченный человек.

Многое не сумела, не успела я в жизни. Вот семьи, одной и навсегда, не сумела создать. Дочке своей, внучке и правнукам недодала

заботы, внимания, сердца. Семью, как была у бабушки, с большим обеденным столом и множеством детей, с одним, как и полагается отцом семейства, я так и не сумела устроить, то ли не очень хотела, то ли ангелы мои недоглядели, а скорее всего, время мне такое досталось, если и для карьеры, то уж не для семьи - точно.

Как сумела распорядиться собственной жизнью в ох каких непростых обстоятельствах, мне доставшихся[?] Как прошла свою дорогу в Вечность, в рай или в ад, - один Бог знает. Я-то сужу себя строго и знаю, куда мне заказан путь. На оставшихся рубежах, кто знает, сколько мне осталось жизни на земле, в любом случае - меньше, чем прожито, чаще, чем прежде, думается об итогах, о достигнутом и несвершившемся. О том, что остаётся от человека к старости, к уходу.

Хочешь не хочешь идёт к концу жизнь. Моя. Одна из многих. А когда Бог призовёт меня, только одно смогу ему сказать: "Я старалась!"

Владислав ЖЕМАЙКО

Всё движется любовью

Всё движется любовью

КНИЖНЫЙ РЯД

Ироническая проза - достаточно редкий жанр, требующий не только своеобразного склада ума, а ещё и утончённого восприятия жизни. Иначе получится ли незаметно, но вместе с тем узнаваемо пошутить о самых серьёзных вещах. Например, о взаимоотношениях мужчины и женщины - о любви.

Глеб Сахаров в своём новом "всемирно-историческом" романе "И море, и Гомер[?]" вплотную подходит к этому феномену чувства, приоткрывает дверцу в непознанный (или теперь - познанный?) мир мужчин и женщин. Но обращается меж тем к мужчине. В самом деле, не к женщине же! Адам ведь появился первым, а женщина - так, придаток.

Читатель становится невольным участником (соучастником?) романа. Причём "роман" здесь - не только форма подачи материала, а форма чувства, отношения. Между героями опубликованных в книге повести "Волосы с ореховым отливом" и самого "И моря, и Гомера[?]" рождаются отношения. Своеобразный роман. Где более глубокий, где менее[?] - это тоже формы отношений между мужчиной и женщиной, и, чтобы досконально их изучить (научный трактат!), нужно обратить внимание на все виды отношений - от небольшого взаимоприятного флирта до измен, ревности, а в конце концов - вечной любви. Катарсис своего рода - очищение путём страдания.

Начинается книга, впрочем, с вполне литературного (не "научного") произведения, повести "Волосы с ореховым отливом", в которой мужчина средних лет - 42 года - знакомится с девушкой-птичкой Верочкой.

Заглянув на торжество к старому институтскому товарищу Василию, Борис Андреевич удовлетворённо отмечает, что за праздничным столом дефицит особей мужеского полу, а потому - раздолье! Но его иллюзии и сладкие грёзы разбивает собственный товарищ, который вместо правильной ориентировки ответственно заявляет: "В присутствии

Верочки ни о каких других вариантах не может быть и речи". И добавляет: "Райская птичка".

Но иллюзии рухнули лишь для того, чтобы воспрянуть вновь (если брать "птичью" аналогию - словно феникс).

Неприметная девушка ("ниже среднего" - так охарактеризовал её Борис Андреевич) оказалась не просто способной поддержать беседу. Буквально из ничего рождается лёгкий флирт, беседа набирает обороты, а потому неудивительно, что после "обязательных танцев" герои удаляются вдвоём.