Литературная Газета 6388 ( № 41 2012)

Литературная Газета

– У нас нет мнения, - сухо обрывает мою патетику Нина Георгиевна. - У нас есть нормативы, которые надо выполнять. Это не обсуждается, это только выполняется.

– Но неужели вас никогда не терзают сомнения, не грызёт совесть? Ведь пройдёт время, как будут вспоминать о вас люди? Как о тех, кто, закрывая больницы и школы, разрушал деревни, села, страну?

Это задело.

– Да вы знаете, что мой папа, будучи зампредседателя райисполкома, открывал ФАПы, где только возможно, - вспыхнула Нина Георгиевна Дементьева.
– Их в ту пору было 58. Я стала доктором и эти ФАПы закрываю. Сейчас их 23. Но через какой-то промежуток времени придёт моя дочь и будет открывать

их снова.

– Вы в это верите?

– Готова поспорить. Приезжайте лет через пять.

...Боюсь, что приехать к тому времени будет уже некуда.

Александр КАЛИНИН

Воздастся всем

Воздастся всем

Дискуссия: способна ли религия объяснить мир?

Статья Ольги Бугославской "Любовь или Великая Пустота?" ("ЛГ", № 27) начинается с константы, что Бог - есть любовь. Этот тезис берётся за основной плацдарм нападения, за которым следует "бой с ветряными мельницами". Как только появилась вышеупомянутая статья, мне тут же захотелось высказаться в защиту православной церкви, но вышла публикация Карена Степаняна ("Господь никого не лишает свободы", "ЛГ", № 29), с подлинным человеколюбием давшего ответы на "вздёрнутые" риторические вопросы, после чего актуальность моего материала вроде бы исчезла. Вынесение приговора Pussy Riot и волна негодования западного сообщества заставили вернуться к своей работе. Легко предположить, что там, на Западе, женщины обрисованы прессой как борцы за свободу, ведь традиция лелеять диссидентов не умерла с крахом Союза.

Плохо то, что наши соотечественники продолжают кидать камни в традиционные вероисповедания и все связанные с ними институты. Речь не о том, что какая-то религия лучше другой, речь о другом - об уважении.

Если мне предстоит поход с мусульманами, я никогда не покупаю тушёную свинину, потому что знаю, что тем самым невольно обижу их. Будучи православным, поднимаясь на вершину перевала, не буду кричать, раскидывать сложенные в курганы камни, наоборот, если у меня будет с собой кусок белой ленты, обязательно повяжу её на ветку дерева, как того требует традиция моих предков-алтайцев. Но от всего этого я не стану меньше христианином, ибо уважение традиций - это одно, а вера - совсем другое. В этом контексте приговор для поругательниц традиций вполне обоснованный, и нельзя смешивать понятие христианского всепрощения - ударили по левой, подставь правую - с осквернением особо почитаемых мест. Для меня панк-молебен был подобен вандализму на могилах наших солдат и сносу памятников воинам-освободителям в странах бывшего соцлагеря. Да и храм-то был возведён для увековечения победы России над Наполеоном. Может, в этом и есть особый цинизм - сделать это в год

двухсотлетней годовщины победы в войне двенадцатого года?

Но вернёмся к статье "Любовь или Великая Пустота?", к той её части, где автор приводит пример, который должен доказать тщетность православного воспитания. Речь шла о родителях, заставляющих своих детей "быть православными", воцерковляя их без спроса. Но так делали на Руси со времён её Крещения. Это теперь воспринимается в штыки. Но религиозное воспитание, какое бы оно ни было, всегда отсрочит знакомство с "прелестями" взрослой жизни, а значит, и спасает[?] хотя бы детей, хотя бы в детстве!

Православную церковь на английском языке называют ортодоксальной, так вот в этом и есть главная суть: наше противничество глобализации, наша способность к самоидентификации.

Опровергая

слова диакона Кураева о том, что "православие нельзя вместить в простенький рецепт", О. Бугославская утверждает, что православие как раз и создаёт те самые "простенькие рецепты", а попросту запреты: на чтение восточной литературы, отдельных классиков русской литературы, посещение театра, нехристианских стран и памятников античности. Типичный набор страшилок о православии, куда просится ещё одна - про ношение одежды тёмных цветов и платка на голове. Православные предстают какими-то отшельниками, затворниками и даже антагонистами социума.

На моей малой родине - на Алтае - исторически переплелись христианство, ислам, буддизм и язычество, можно добавить ещё тенгрианство и шаманизм. И все эти религии существуют в естественной среде, исповедуются людьми, которые привязаны к этой земле. Никто не приходил к казахам в Кош-Агачском районе и не пытался обратить их в христианство, хотя они обосновались там более двухсот лет назад. Сейчас в городе Горно-Алтайске достроен буддистский дацан. К нам приезжают буддистские монахи, последний раз были ламы из Тибета. Этнические алтайцы по-прежнему совершают свои культовые обряды, как и много лет назад. Вместе со всеми живут православные, в том числе и алтайцы, и нет никакой изоляции или запирания в себе.

В селе Чемал силами московского фотографа-журналиста В. Павлова был полностью восстановлен православный монастырь на скалистом острове посреди реки Катунь. Неподалёку есть Музей алтайской культуры, основанный А. Бардиным. Его вдова всем посетителям рассказывает о верованиях алтайцев, стоящих одной ногой в язычестве, другой - в буддизме и тенгрианстве. И ничто на свете не мешает этой милой женщине и семье православного батюшки ходить к друг другу в гости, чтобы вместе пить чай с мёдом и вареньем! Вот в этом и есть проявление божьей любви, когда люди двух разных национальностей и вероисповеданий живут бок о бок, дружат, но смотрят на Бога каждый из своей ограды.

Темир ТРОЯКОВ,

РЕСПУБЛИКА АЛТАЙ

Неомрачённым сердцем…

Неомрачённым сердцем…

Аркадий Удальцов.

Жизнь такова. – М.: Художественная литература, 2012. - 288 с. - 1000 экз.

Писатель и журналист роднятся одним желанием - зафиксировать жизнь при помощи слова. Но у писателя, считается, должен присутствовать художественный вымысел, у журналиста же только "правда". Насколько всё это условно, знают и писатели, и журналисты.

Аркадий Удальцов (бывший главный редактор "Литературной газеты", а ныне преподающий основы журналистского мастерства студентам), рассказывая в своей книге о драматических временах - пресловутых

90-х, предлагает читателю эту самую журналистскую "правду". "Жизнь такова, какова она есть, и больше - никакова" - эта строка Владимира Кострова утверждает автора в своём праве судить о времени и о жизни непосредственно, вне политических лозунгов, "твиттерских" комментариев и медийных штампов. Его герои - живые люди, обычные, знакомые по подъезду, вещевому рынку, дачному товариществу или вернисажной тусовке. Смешные. Пьяные. Упёртые. Любящие. Злобные. Талантливые. Загнанные. А иногда - всё вместе. И ситуации, сюжеты его рассказов-очерков тоже узнаваемые, памятные по недавно прошумевшим 90-м. О том, как затевается политический митинг - под любым предлогом, в любой ситуации, хоть на поминках. Как столичные кандидаты наук выживают в деревне Бабино - в 250 километрах от Москвы. Как Даша, дипломированный геолог, любительница театра и Окуджавы, нанимается домработницей в семью новых русских. Как, под чаёк в бане или за бутылкой в пивной, рассказывают русские люди друг другу о никогда не виданных ими заморских диснейлендах.