Литературная Газета 6395 ( № 48 2012)
Шрифт:
Чем же реально рискует Германия в этой, казалось бы, бесконечной греческой драме? Миллиарды евро для Греции являются не субсидиями, а полноценными кредитами, которые постепенно, выплата за выплатой, должны вернуться обратно с процентами - при нынешней ситуации кредиторы не должны остаться внакладе.
Причём эти прибыли вполне могут увеличиться. Спекулянты, спеша избавиться от бумаг, часто предлагают их за сумму, гораздо меньшую, чем их номинал. Греция, пока нет иных договорённостей, по-прежнему обязана вернуть деньги и проценты по номиналу. И пока у греков находятся средства для выплаты очередной суммы, кредиторы рискуют
К тому же ФРГ через свои госзаймы имеет доступ к кредитам под более низкий процент за счёт собственной благополучной ситуации. Поэтому первые транши, которые были переведены Греции под экстренный процент, являются для Берлина вполне прибыльным предприятием из-за подобной ощутимой разницы в процентных ставках.
По подсчётам Центра экономических исследований Мюнхенского университета, на сегодняшний день греческий дефолт означал бы для Германии 82,2 млрд. евро потерь. Однако последствия для всей европейской финансовой системы в целом просчитать сложно, здесь мнения разнятся. Немецкая экономика слишком сильно зависит от внутриевропейского экспорта, чтобы не бояться пресловутого эффекта домино и возможной общеевропейской рецессии.
Параллельно с действиями по спасению Греции идёт не столь афишируемая операция с целью свести к минимуму риски для остальных участников еврозоны в случае дефолтов более слабых. Задача не из лёгких, учитывая, что переход на общую валюту породил общий финансовый рынок.
Если Германии и в дальнейшем удастся оставаться островом относительного благополучия, поддержка Греции обеспечена, пока не будет найден приемлемый выход, правда, в большей степени для еврозоны в целом, а не для Греции. Поэтому, когда речь идёт об очередном "спасительном" для Афин транше, надо сознавать, что спасительны эти деньги в первую очередь для европейской финансовой и банковской системы.
Для повышения же конкурентоспособности греческой экономики, а это единственное, что может в перспективе спасти саму Грецию, пока не делается ничего, причём требуемый режим жёсткой экономии лишь усугубляет ситуацию. Греки это понимают, потому и протестуют.
Мария ХАМАХЕР,
собкор "ЛГ" по Центральной Европе
Соблазны и ложь против здравого смысла
Соблазны и ложь против здравого смысла
Заметки на полях новой книги о нашем времени
Руслан Гринберг.
Свобода и справедливость.
Российские соблазны ложного выбора . - М.: Магистр, 2012.
– 416 с.
Руслан Гринберг, директор Института экономики РАН, написал книгу, в которой исповедует весьма неоднозначные воззрения на судьбы СССР и советской экономики.
С одной стороны, он, как учёный, как экономист, пишет, что "директивная
Всё верно. Но автор книги почему-то, в противоречии со своей же концепцией, полагает, что если бы не брежневский застой, если бы не начатое ещё Хрущёвым "торможение движения к свободе и демократии", то можно было придать советской системе "человеческое лицо", сделать "социализм приспособленным к жизни".
Лично я считаю, что рынок в точном смысле этого слова был несовместим с советской организацией производства. Но одновременно солидарен с Гринбергом в том, что разрушение Госплана в широком смысле этого слова производилось топорно, непрофессионально, проводилось людьми, "не знакомыми с чувством ответственности", под влиянием Запада, который был заинтересован именно в разрушительном характере антииндустриальных гайдаровских реформ. Праволиберальные советники российского правительства той эпохи, пишет автор книги, "нас просто обводили вокруг пальца".
На протяжении всей книги проводится мысль, что хотя и позитива от реформ было много - "преодолена изолированность страны от внешнего мира", "исчезли унизительные дефициты товаров и услуг", россияне усваивают рыночный образ мысли и действия - но, если быть честными и смотреть правде в глаза, то негатива ещё больше. И прежде всего - опасного негатива. Россия в результате рыночных реформ стала "типичной страной третьего мира с громадной поляризацией личных доходов". "Половина её жителей ведёт ещё более суровую борьбу за существование, чем в советские времена".
Подобной поляризации доходов, "чудовищного расслоения" не знала даже дореволюционная Россия. Сегодня 10 процентов населения живут нормально, а 70 процентов выживают, что опасно не только в политическом плане, но и в социальном. На самом деле это люмпенизация миллионов людей. "Нищенские заработные платы учителей и других представителей рядовой интеллигенции при нарастании слоя долларовых миллиардеров" подрывают стимул к инициативе, творческому труду, ведут к росту у российского населения усталости и безразличия, растерянности, озлобленности и агрессии. Сама либеральная доктрина, предлагающая государству "избавиться от социальных обязательств в науке, образовании[?] это путь к научно-технической, социальной и экономической деградации, к утере нашего суверенитета".
Автор несколько раз повторяет, что утрата субъектности и суверенитета - это самая главная угроза для современной России. Либеральному фундаментализму противопоставляется то, что до революции называлось "либеральным государственничеством", "прагматичным патриотизмом".
Совсем неслучайно уже в начале 90-х практически все ведущие российские экономисты восстали против нового российского фундаментализма, против веры во всемогущую силу, "невидимую руку" рынка. Руслан Гринберг, как я помню, одним из первых увидел, что "невидимая рука" позакрывала, обрекла на гибель все предприятия, которые не приносили быстрых денег. Он ещё тогда доказывал, что сам по себе бизнес не в состоянии сформулировать долговременные национальные, общественные интересы, а тем более сам их воплощать в жизнь.