Литературная Газета 6398 ( № 51 2012)
Шрифт:
Симпозиум завершился традиционным вечером поэзии (вёл его Е. Рейн).
Выступая на заключительном круглом столе "Отечественная литература и национальная безопасность", его ведущий Игорь Волгин говорил о нерасторжимой связи русской словесности с историческими судьбами страны. И если мрачное пророчество Е. Замятина о том, что будущее русской литературы - это её прошлое, к счастью, до сих пор не вполне сбылось, значит, не всё потеряно.
Вера КРИВЦОВА
Сияние вечной красоты
Сияние вечной красоты
ШТРИХ-КОД
В корпусе Бенуа Русского музея - первая персональная выставка одного из самых известных представителей русской реалистической школы Дмитрия Жилинского.
Мастер
Зрителя встречает автопортрет начинающего художника 1946 года: внимательный взгляд мужественного юноши, римский профиль - потом эти черты мы будем узнавать во многих портретных изображениях уже зрелого мастера. Автопортреты, портреты близких, учителей, людей искусства - это и самопознание художника, и попытка создать ту вселенную красоты, которая и составляет внутренний идеал творца. Картины расположены не в хронологическом порядке, поэтому рядом мы видим автопортрет с женой Ниной 1991 года - спутницей жизни мастера в течение почти 50 лет. Над ней парит хрупкий белый бумажный ангел - зрители хорошо запомнили его "сородичей" на знаменитой картине, где изображён вдохновенно музицирующий Святослав Рихтер. Она здесь же, на соседней выгородке. Так же, как и менее известный "Альтист" (1972), играющий на фоне ночной Москвы, а над ним неотступно парит тот же крылатый вестник. Мы видим прекрасные лица учителей Жилинского - художника Николая Чернышёва с женой. За их спинами - просторы русского селения, увенчанного маковками церкви, уходящая Русь дореволюционной культуры, которая успела посеять зёрна благородства и жажды прекрасного в воспитанниках "бездомного" ХХ века. В этой картине предстаёт рано сложившийся индивидуальный почерк Жилинского: это не "суровый стиль" с его огрублёнными формами и мужественными молодыми героями "трудовых буден"; это реализм классицизирующий, строгий и стройный, склонный к линеарному очерку удлинённых, как бы предстоящих перед художником и зрителем персонажей - одновременно одухотворённых и печальных. Они позируют не для житейской суеты и славы - для вечности; они сродни персонажам Боттичелли и Мантеньи.
Путь художника - это типичный путь русского таланта его поколения: любящая семья, нежная мать, арест и расстрел отца, учёба в московских институтах - сначала в инженерном, потом в художественных, выставки, признание. Его художественный почерк - родом из Дейнеки и "ОСТа", из техники старых мастеров, он сильно отличается и от приглаженной академичности ходульного соцреализма, и от размашистого, жизнерадостного советского импрессионизма посткоровинской школы. "Советские гимнасты" 1965 года - это красно-белый памятник прекрасным телом и духом, которые написаны как античные олимпионики, но почти в плоскости иконного пространства. Вечность красоты - и её хрупкость, увядание и снова рождение - вот излюбленные темы Жилинского. Он запечатлевает их в образах своей семьи: согбенная мать (её так часто будет писать любящий сын) - и дети под старой яблоней, роняющей свои тяжёлые красные плоды на землю, из которой всё приходит и в которую всё уйдёт. И в более поздних работах - рядом с изображениями Достоевского и Пушкина - родные лица. Мы вновь видим Нину Жилинскую - но уже в гробу, окружённую молящимися и скорбящими друзьями. Память об отце прорывается в сложной композиции с распятием Dios con nosotros: парящий над миром Голгофский крест - под ним сцена ареста отца и Страсти Христовы на фоне закатного Иерусалима. И всё-таки самый проникновенный Жилинский - в лирических камерных сценах, там, где старушка-мать, прекрасная даже своими морщинами и натруженными руками, смотрит на правнука, а у их ног - плоды вечно возрождающейся земли. Роль рисунка, сложность композиционных решений Жилинского, его возвышенный поэтизм - это и собственная природа дара, и школа учителей - Фаворского и Чернышёва; в его написанных темперой, твёрдо очерченных фигурах, и материальных, и как будто не на земле стоящих, а парящих в вечности, - соединились древнерусская традиция и итальянское кватроченто. "Человек - это мыслящий тростник", как сказал французский гений, а красота и нетленна, и хрупка. Поэтому художник держит на руках кем-то убитую прекрасную собаку, а парящий над его героями-созидателями ангел - бумажный и хрупкий. Сам мастер всматривается в свою работу, замерев с кистью в руке на фоне сияющего вечной красой южного пейзажа - как смотрели на нас, вглядываясь в самих себя, Рубенс, Веласкес, Рембрандт, Пуссен, Ван Гог, Врубель. Лучшие из творений Дмитрия Жилинского, дальнего родственника Валентина Серова и наследника европейской школы, останутся в незримом музее нетленной классической красоты.
Мария
искусствовед,
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Три сестры Кончаловского
Три сестры Кончаловского
ПРЕМЬЕРА
А за режиссуру ответят актёры
Премьеру "Трёх сестёр" Андрея Кончаловского в Театре имени Моссовета, куда долго не пускали критиков, ждали "потирая руки". Особенно после концертного "Дяди Вани", где Войницкий представал шутом с красным носом клоуна. А вдруг опять поднятый с таким трудом чеховский колокол упадёт и разобьётся[?]
Одна догадка следовала за другой. К тому же не так много случаев, чтобы кинематографисты праздновали пиррову победу на подмостках. Что ни говори, а профессия другая. Ведь разбить пьесу на эпизоды, подобно кадрам, не составляет большого труда, но объединить их без монтажного стола - для киношников задача архисложная, не говоря о пентаграмме ритмического рисунка спектакля. Когда же, наконец, критиков допустили к "телу" трёхчасового спектакля, прошедшего проверку в провинции, то выяснилось: раздробленность, присущая киносъёмкам, и здесь не заставила себя ждать. Всё-таки законы кинематографа накладывали свой отпечаток на театральный процесс Кончаловского. Зато каждый эпизод был выверен до запятой, с подробным анализом каждого характера, подкреплённого биографией чеховского времени.
Первая картина именин Ирины (Галина Боб), совпадающая с годовщиной смерти отца, напоминала прелюдию к дальнейшему распаду генеральского дома, выживанию сестёр из родового гнезда и краху всех иллюзий под напором воинствующего хамства. Таким образом, Кончаловский как бы заранее готовил почву для встречи с жестокой реальностью инфантильных интеллигентов. Поэтому праздник в доме Прозоровых тоже получался какой-то вымученный, искусственный. Здесь много было мельтешни и пустой болтовни, будто люди пытались скрыть досаду и слёзы. Приглашённые военные тоже чувствовали себя не в своей тарелке, но игристое шампанское развязывало языки, хотелось делать комплименты и не думать о плохом. Больше всех смеялся Тузенбах (Павел Деревянко), легко порхая, подобно танцмейстеру на балу, и не обращая внимания на колкости Солёного (Виталий Кищенко), поскольку был влюблён, слепо, глупо, как щенок, в Ирину, которого хочется погладить, не более того.
Трагикомическую атмосферу не то праздника, не то поминок нарушал подполковник Вершинин в исполнении Александра Домогарова. Не тот Вершинин, которого мы привыкли видеть: сдержанный и благородный, а другой. Да, он благороден, но картинно-благороден, как будто час назад покинул светский салон и от скуки заглянул к трём сёстрам с моноклем в глазу, напомаженными волосами и грассирующим французским "р". Одним словом, стареющий денди в военном мундире. Столь неожиданный афронт сбивал с толку, смешил и одновременно возмущал. Как же такого могла полюбить Маша (Юлия Высоцкая)? Ведь у неё под боком уже есть "павлин с перьями" - муж, которого вначале она приняла за умного человека. Неужели опять ошибка? Эту загадку вынужден решать и зритель.
По мере того как с Вершинина спадает придуманная им маска (чтобы не сойти с ума от безумной жены и тупой службы), публика начинает постепенно понимать, насколько он одинок с двумя маленькими дочерьми, и Маша - первая женщина, по-настоящему полюбившая его со всеми комплексами и страхами. Кстати, именно страх сыграет роковую роль в бегстве Вершинина от возможного счастья. Когда в третьем акте Маша придёт к нему с вещами, боевой офицер растеряется, струсит, даже не посмеет оправдаться, поднять рыдающую беглянку с земли, которой теперь всё равно, что подумают о ней люди и скажет муж.
Следуя за Чеховым, Кончаловский педалирует внимание на том, что три сестры со всей страстью своей души желают любви, но рядом нет ни одного избранника, достойного этой любви. Даже порядочный Тузенбах, пожертвовавший собой ради Ирины, нелюбим ею, он всего лишь друг. Представить на минуточку, что обрусевший немец, женившись на младшей из сестёр, будет счастлив, - в это трудно поверить. И тому пример- другой герой Чехова - Платонов, сумевший стать светлой личностью, от которой никому не светло. В "Трёх сёстрах" у него есть почти двойник - Андрей Прозоров (Алексей Гришин), чертовски талантливый, без пяти минут профессор. И опять любовь всё ставит с ног на голову, точнее страсть, принятая Андреем за любовь к пышногрудой Наташе (Наталья Вдовина). Но за ошибки надо платить, перерождение возникает неспроста. Оправдывая своё постыдное положение рогоносца и пустое место члена земской управы, Андрей Сергеевич начинает постепенно надуваться, отращивать животик и испытывать удовольствие от унижения уже униженных. Налицо все признаки деградирующего интеллигента, который никогда не посмеет бунтовать и тем более не уйдёт из постылого дома, как ему советует доктор Чебутыкин, тоже, казалось бы, интеллигент...