Литературная Газета 6413 ( № 17 2013)
Шрифт:
Признаюсь, подобные встречи с народной музыкой не только приятны для души. Они дают хорошую эмоциональную встряску, что особенно ощущаешь, когда зал долго и настойчиво аплодирует прекрасным и близким звукам музыки, исполнителям. Но, откровенно говоря, взяться за перо, то бишь за клавиатуру компьютера, меня побудило не только желание сказать доброе слово в адрес оркестра имени Н.П. Осипова и его художественного руководителя В. Андропова. Оттолкнувшись от названия концерта «Жизнь моя – песня русская», я задал себе вопрос: а где, собственно, можно услышать родные песни свои и своих предков? Конечно, хорошо, что во многих городах и весях России ещё сохранились ансамбли, оркестры, просто самодеятельные артисты, исполняющие русскую песню. Но, согласитесь, что объёмы залов, где они поют и играют, несопоставимы с аудиторией радио и телеэфира. А ведь помню: в нашем доме всегда был включён громкоговоритель, и весьма часто
Почему я решил обратиться в «ЛГ»? Как постоянный подписчик, давно и с интересом читаю разнообразные материалы рубрики «Русский вопрос». Интерес редакции к подобной проблематике не просто оправдан, он востребован самой жизнью. Полагаю, следовало бы поговорить и о месте русской песни в теперешнее время. Тем более у газеты в этом отношении есть опыт: в нулевые годы она провела на своих газетных площадях масштабный разговор о том, что сегодня поют. Он помнится до сих пор. Убеждён, что такой разговор нельзя считать законченным.
Валерий ПЕТРОВ
Из чекистов через военную прокуратуру в критики
Как критик Лев Субоцкий умел лишь обличать. Анализировать тексты ему было не по силам. Другое дело - бороться с классовыми врагами. Но, как говорили, он обладал даром организатора. Не зря его одно время бросали на самые сложные участки партийного строительства.
Лев Матвеевич Субоцкий родился 27 января (по новому стилю 8 февраля) 1900 года в Рязани. 10 октября 1944 года он в автобиографии, предназначенной для отдела кадров Союза писателей, рассказывал: "Родители – владельцы аптеки (отец умер в 1924 г., мать – в 1927 г.). До 1918 года учился. К февральской революции был гимназистом 7-го класса с определённо-народническими настроениями. Весну и лето 1917 г. в г. Сызрани сотрудничал в газетах Сызранского Совета Р. и К.Д., где печатал стихи, рассказы, репортёрские заметки. Политическое сознание определили встречи с несколькими большевиками, работавшими в г. Сызрани, и напряжённое чтение. С момента Октябрьской революции работал в советской печати, заведовал редакционно-издательским отделом уездного Комиссариата народного просвещения. Весной 1918 г., по окончании гимназии, уехал в Москву учиться. Поступил на работу в культ.-просвет. отдел Московско-Окского областного комитета Союза рабочих водного транспорта, сотрудничал в газете «Окарь". В августе 1918 г. был принят сочувствующим РКП(б) фракцией РКП(б) Областного Комитета (в партию был принят в июле 1919 г. Сызранским укомом РКП(б). В декабре 1918 г. по профсоюзной мобилизации поступил в Р.К.К.А. (44-й рабочий московский полк). В армии был красноармейцем, секретарём, а затем помощником военкома батальона, комиссаром кавдивизиона. В 1920 г. Сызранским укомом РКП(б) был направлен в Сызранское Политбюро Симбирского Губ.Ч.К., работал уполномоченным и врид. завполитбюро. Осенью 1920 г. на уездной конференции избран секретарём укома РКП(б)».
В 1921 году Субоцкий был избран делегатом X съезда РКП(б). Уже во время съезда стало известно, что недовольные политикой новой власти моряки Кронштадта подняли мятеж, получив поддержку у части населения. Партийная верхушка, испугавшись утраты своих позиций, решила бросить на подавление восстания лучшие кадры. В итоге Субоцкий прямо со съезда отправился вместе с другими делегатами усмирять взбунтовавшихся моряков. «Был, – писал он в своей автобиографии, – красноармейцем 501-го полка 56-й Московской дивизии, участвовал в штурме Кронштадта и уличных боях. Награждён орденом Красного Знамени».
После подавления Кронштадтского восстания Субоцкий был направлен в Симбирск. Там он возглавил губернскую газету и губполитпросвет. Но уже через год по распоряжению УК РКП(б) его вернули в армию и назначили редактором газеты Московского военного округа «Красный воин».
Позже партия решила, что небольшой чекистский опыт Субоцкого более важен, нежели его журналистские способности, и осенью 1922 года он был направлен в Самару в качестве члена коллегии Военного трибунала Приволжского военного округа. А уже из трибунала Субоцкий в конце 1923 года попал в Военную прокуратуру. Сначала он стал заместителем военного прокурора округа, потом пошёл на повышение и к 1937 году дослужился до должности помощника Прокурора СССР и помощника Главного военного прокурора Красной армии – начальника отдела Главной военной прокуратуры.
Параллельно с чекистско-прокурорской деятельностью Субоцкий занимался также литературной критикой. Как публицист он особо
Однако ЛОКАФ, как и большинство других писательских сообществ, быстро погряз в сварах. Почти все лидеры литературных группировок боролись за место под солнцем и меньше всего думали о самой литературе. «Такое убожество, – заявил о всех этих выскочках в письме Валерии Герасимовой Борис Левин. – Это просто смешно – вот урожай ничтожных и бездарных руководителей из бывшего РАПП. Мы многое с вами видели, помните, последнее время, даже говорили о том, что хорошо бы, если ЦК их разгонит». Неслучайно в писательских кругах участились споры о том, что лучше быть индивидуалистами, примкнуть к какой-нибудь группировке или создать единый союз. На этой волне руководство ЦК выступило за создание общеписательского колхоза, то бишь Союза писателей. Оставалось найти сильных орговиков. И тут весьма кстати подвернулся Субоцкий.
Бывший сотрудник ЦК ВКП(б) Валерий Кирпотин уже на склоне лет вспоминал: «Лев Субоцкий писал критические и критико-агитационные статьи на литературные темы. Поэтому я пригласил Льва Субоцкого в Оргкомитет на должность организационного секретаря. Он был честолюбив и не хотел порывать совсем с прокуратурой, в которой работал долго и где имел два ромба, то есть генеральский чин. С другой стороны, ему не хотелось после закрытия ЛОКАФа порывать с литературной организацией. Он пошёл на предложенную ему работу в Оргкомитете по совместительству, как я в своё время в ЛИЯ ЛОКА. В качестве оргсекретаря он и присутствовал на вечере у Горького (20 октября 1932 года. – В.О. ) Моё предложение ввести его в Оргкомитет на равных со всеми полноправными членами имело определённый смысл. Это предложение должно было ослабить впечатление от возвращения напостовцев в руководящий центр литературной жизни. Это поняли все присутствующие. Понял и Сталин. Он стал поочерёдно опрашивать присутствующих писателей. Начал с Горького: «Алексей Максимович, ваше отношение к предложению товарища Кирпотина?» Тот ответил неопределённым междометием и неопределённым пожатием плеч. Все остальные, кроме Авербаха и Киршона, дали утвердительный ответ. В начале ноября членство Субоцкого, а также Авербаха, Ермилова, Киршона было оформлено на заседании Президиума Оргкомитета» (В. Кирпотин. Ровесник железного века. – М., 2006).
Надо сказать, что к новому поручению назначенец отнёсся не столько как литературный критик, который по идее должен был уметь самостоятельно мыслить, а как прокурор, призванный бороться за укрепление партийной дисциплины. Поэтому главным для него стало прописать в уставе нормы, не допускавшие никакого проявления инакомыслия. Под флагом искоренения групповщины он протащил в устав положения о партийном диктате.
В 1935 году Субоцкий, оставаясь работать в органах военной прокуратуры, одновременно возглавил отдел литературы и искусства в газете «Правда». Но уже через несколько месяцев его повысили и назначили редактором «Литературной газеты». Похоже, свою главную задачу он увидел в том, чтобы искоренить в литературе любое проявление формализма. Неслучайно критик, используя своё влияние в Союзе писателей и «Литгазете», стал одним из зачинщиков масштабной дискуссии о формализме. Так, собрав 8 марта 1936 года в Союзе писателей бюро критиков, он потребовал от рассуждений теоретического плана перейти к поиску и разоблачению непосредственных носителей опасного, по его мнению, литературного метода. С его подачи врагами были объявлены поэты Семён Кирсанов, Борис Пастернак и Дмитрий Петровский. Обличения продолжились через три недели, 26 марта на общемосковском писательском собрании. Субоцкий негодовал, почему в ходе дискуссий решились отмолчаться Леонид Леонов, Александр Афиногенов, Валентин Катаев. «Молчит, – возмущался он, – и ряд критиков. Можно и их назвать. В частности, критики, которые привыкли высказываться очень оперативно – Лежнев, Гоффеншефер, Лифшиц. Всех их не слышно. Отчего это происходит? Когда же кончится эта застенчивость?»
По сути, Субоцкий призывал к новым погромам в литературе. Но, обрушив удар на одну литературную группу, влиятельный редактор всячески выгораживал лидеров другой группы. И это тоже не осталось незамеченным. «Литературная газета» не только не вела работы по разоблачению троцкистов и зиновьевцев в литературе, – докладывали 29 августа 1936 года секретарям ЦК ВКП(б) заместитель завотделом кульпросветработы ЦК А. Ангаров и завсектором литературы ЦК В. Кирпотин, – но уже в дни процесса (над троцкистско-зиновьевским центром. – В.О. ) выходила с совершенно академическими статьями и напечатала хвалебную рецензию о книжке арестованного троцкиста Агола. Редактор газеты Субоцкий, который в то же время является военным прокурором, жалуется, что у него нет работников и помощи».