Литературная Газета 6430 ( № 37 2013)
Шрифт:
А записки… Это то, что мне при этом подумалось.
* Эти записки не для близких людей – они их не поймут, вернее, поймут неправильно. Эти записки для чужих. Близкие могут просто посмеяться, как если бы козёл заговорил человеческим голосом. Эти записки никак не ложатся на тот мой облик, к которому они привыкли.
* Нынешняя литературная молодёжь мучительно сочиняет романы, в которых был бы хоть какой-нибудь сдвиг в сторону от здравого смысла, от житейской, кухонной трезвости. А я… Я к этой кухонной трезвости так же мучительно продираюсь
* Надо писать увлечённо, но не увлекаться извивами сюжета. Сюжет вторичен. Он для читателя – как утиная приманка для селезня.
* Думаете, у умного только умные мысли? О, там столько всего! Просто у него хватает ума не говорить глупостей.
* Книги, написанные в лихие девяностые годы (кроме моих, разумеется), можно не читать – это многословные пересказы заказанных Соросом разоблачительных газетных статей о нашем якобы позорном прошлом, унизительном настоящем и беспросветном будущем.
* Современная литература – как-то не принято стало говорить героям о своих чувствах и переживаниях, о своих мыслях, колебаниях и сомнениях... Намёками обходимся. Полусловом, полужестом… А говорить о чувствах неудобно, непрофессионально. Даже вроде совестно.
* Какие-то шалуны (мы с Витей Крамаренко), опубликовав книгу стихов начинающего поэта, разбудили зверя тщеславия в его простоватой душе, в которой этот зверь дремал. И эта душа превратилась в такое самодовольное чудовище…
* А вот позвонил бы мне как-нибудь Роман Абрамович и сказал :
– Витя, я просто обалдел от твоего нового романа! Может быть, я могу для тебя что-нибудь сделать?
– Ну… Разве что издать томик этих вот блокнотов…
– И всё?!
– Тогда три томика… В приличном полиграфическом исполнении…
– Обязательно, Витя! – воскликнул олигарх с подъёмом. – Ты позвони мне как-нибудь! На Чукотку! Меня там знают!
* Сама жизнь талантливых людей – любовь, несчастья, пьянство, безумства – входит в духовное богатство нации. Можно не читать Белого, Чёрного, Бедного, Горького, Голодного, но знать их жизнь не помешает. Очерк о личной жизни Анны Ахматовой может оказаться духовно ничуть не менее значительным, нежели её поэзия.
* Образность в литературе – это хорошо, но есть опасность, что в образной литературе, кроме самолюбования автора, вернее, любования автора своими образами, больше ничего и не обнаружишь.
* Чёткий и продуманный план романа – верный путь к поражению.
* Крик в нижнем буфете:
– Извините, ребята, понимаю, что вам неприятно это слышать, но я обалденно талантлив!
* Известность просто обязывает жить не по средствам – с дешёвым подарком не придёшь, плохую водку не принесёшь, поддельные духи не вручишь, подвянувшие розы не купишь… И самое обидное – лишнего не выпьешь.
* П. Чаадаев: «Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом».
Петруша,
* Мелькнувшая мыслишка – это по чьему-то недосмотру распахнувшаяся на секунду форточка в суть вещей. Пришёл хозяин, захлопнул форточку, и опять в мире стало затхло и глупо. Не успел записать – сам виноват. Думай не думай – не вспомнишь, и не твоя в этом вина, просто форточка захлопнулась.
* Мысли на ровном месте не возникают, мысли возникают на жизненных колдобинах, рытвинах, ямах. А на ровном месте может возникнуть только желание выпить в нижнем буфете с хорошим, трезвым человеком. Хотя встретить в нижнем буфете трезвого человека… Дай вам Бог удачи!
* К мысли я не готовлюсь, не вымучиваю её, я к ней крадусь, как к осторожному и опасливому зверю, готовому мгновенно исчезнуть в непроходимой чаще догадок, потерь и беспомощностей.
* Возникшие, но позабытые, упущенные мысли – как брошенные дети. Кто подберёт, с теми и жить будут. С неродными.
* Неожиданно посетившая мысль, как и неожиданно посетившая женщина, может навсегда остаться в памяти. Как праздник.
* Выношенная мысль часто оказывается замусоленной, заношенной, как несвежая рубашка.
* Через неделю после пьянки мыслишки разные начинают оживать, лапками шевелить… Как дохлые мухи по весне между рамами окна.
* Многие мысли Толстого в дневниках выдают заданность. Просто чувствуешь – открыл мужик блокнот и думает, какую бы умную мысль записать. А поскольку не дурак – сочиняет и записывает. Он не живёт этой мыслью, он слепил её, как столяр лепит табуретку из готовых деталей.
* Юрий Олеша: «Да здравствует мир без меня!» Выпендриваешься, Юра. Да и в литературном смысле эти слова тоже… Слабоваты.
* Записные книжки Венички Ерофеева – милый такой, шаловливый цинизм. Он как бы постоянно опасается выглядеть слишком уж хорошим, примерным. И дерзит, как ребёнок, который всё делает наоборот.
* Говорят, что боль обиды, оскорбления с годами гаснет, как бы растворяется во времени. Чушь. Ничуть. Боль просто погружается в твои глубины и затихает там в целости и сохранности. Вроде окаменевает. Но стоит только неосторожно тронуть её – обожжёшься, вздрогнешь от одного только прикосновения к старой боли.
Она живая, она пульсирует. Она ждёт. Она ничего не забыла.
* Бывают оскорбления, суть которых проясняется не сразу, через годы. И невинное вроде бы словцо, произнесённое когда-то, жест, взгляд вдруг вспыхивают в истинном свете и наливаются булыжной тяжестью. И цветок превращается в камень, поцелуй – в пощёчину, улыбка – в оскал.
* А литература как была заказной, так и осталась. Но если раньше наш брат описывал производственные, социальные, политические достижения, то теперь в чести бесконечные стоны по России. Нынешних поэтов без слёз слушать нельзя. Не стихотворцы, а какие-то кладбищенские плакальщицы.