Литературная Газета 6432 ( № 39 2013)
Шрифт:
Дискутируя о предстоящем съезде, писатели, расходясь по отдельным вопросам, солидарны в одном: необходимо сохранить союз как форму. Это объяснимо: в России за последние 20 лет столько всего разрушено и невосполнимо утрачено, что мы цепляемся за оставшиеся слабые звенья, которые ещё соединяют нас с общим прошлым – громко говоря, с Историей. И «страна писателей» не хочет суетливо менять символику и участвовать в параде повальных «ребрендингов». Выполнять директивы Минюста необходимо, спору нет, но Минюст – не этнографическое общество и сохранением традиций не занимается. Об этом предстояло позаботиться начальникам обоих литфондов, которых в одном лице воплощает полупародийная фигура Переверзина. Может быть, из названия надлежало всего-навсего убрать не слово «фонд», а слово
Но даже до простого оповещения писателей о своих намерениях Переверзин с начальственных высот не снизошёл, по-видимому, понимая, что сомнительная инициатива широкой поддержки не получит. Мнить конференцией посиделки без крупнейшей – московской – организации – примерно то же, что считать футбольный матч состоявшимся в раздевалке. Но заметавшегося в панике Переверзина это вопиющее зияние не остановило. Москвичи никогда бы не позволили истребить Литфонд, хотя, собирая солидную арендную плату за здание на Гоголевском, где сданы уже чуть ли не лестничные ступеньки, Переверзин регулярно забывает отчислять Московскому литфонду обещанные 100 000 рублей ежемесячно. Впрочем, так происходит со всеми переверзинскими обетами. А положение в регионах ещё хуже. Там рады каждой копейке. Крайняя бедность, увы, часто толкает людей на крайнюю аморальность. Кстати, здесь не лишне напомнить, что в 2003 г. ходатайство именно «ЛГ», главного редактора и сотрудников которой переверзинская газетёнка из номера в номер осыпает запредельно лживыми оскорблениями, помогло приватизировать здание Литературного фонда России. Зоологическая месть за добро давно стала для Переверзина и Куняева обыкновением, но речь о том, что объект культурного наследия на бульваре, носящем имя величайшего литературного гения, приватизировался, дабы служить всем писателям, а не одному графоману.
Скорее всего, идею реорганизации подсказали Переверзину крупные стратеги и мыслители из его окружения типа В. Середина и Ю. Коноплянникова. Ведь имущество общественного объединения после преобразования переходит к вновь возникшим юридическим лицам. Значит, Внуково, Комарово и другие оставшиеся на балансе ЛФР объекты переверзинцы рассчитывали сохранить за собой. То, что Минюст совсем недавно отказал в регистрации загадочному Международному союзу писателей, который Переверзин и его нукеры хотели воздвигнуть на месте МСПС, их не смутило. Составить передаточный акт – не «Мёртвые души» написать. После этого всё имущество Литфонда перейдёт к Переверзину, который сам себе его и передаст. Остальное – то бишь мнение писателей России – мелочь, не стоящая внимания.
Психология карточных шулеров проста: один раз не проканало – в другой подфартит. Это, как говорил товарищ Сухов, вряд ли. Министерство, главной функцией которого является нормативно-правовое регулирование, наверняка будет в лупу рассматривать все переверзинские придумки. В этом мы убеждены. Но для того чтобы внести поправки в устав МЛФ, необходим отсутствующий с 2009 г. «международный элемент». По слухам, по окончании минюстовской проверки Переверзин бросился в МИД – просить содействия в привлечении хоть какой-нибудь иностранной организации. Не знаем, в каком направлении послали алмазодобывающего поэта дипломаты. Но когда «ЛГ» предупреждала в своих публикациях о катастрофических последствиях изгнания представителей СНГ, писатели молчали, а со стороны улицы Усиевича раздавалось злобное шипение. Теперь эти последствия обнаружились во всей красе. Писатели потеряли последние организации, призванные оказывать им социальную поддержку, и последнюю преемственную связь с Литфондом СССР.
Вот о чём, по нашему мнению, надо говорить на предстоящем съезде в Калуге в первую очередь! Совершенно ясно, что у фактического уничтожения Литфонда есть и ещё одна подоплёка – месть Переверзина писателям России. После ряда публикаций «ЛГ» кандидатуру бывшего механизатора на пост главы крупнейшей писательской организации страны всерьёз никто уже не рассматривает. Но вопросы к В. Ганичеву, который много лет его пестовал и только после
Едва ли Переверзин, сидя на Гоголевском бульваре, тайком читал «Страшную месть» Гоголя, вынашивая свои планы. Месть Вани Переверзина абсолютно предсказуема и банальна, галушки – особенно зелёные – он очень уважает. Да и похож бывший председатель бывшего Литфонда не на страшного колдуна, а на Плюшкина с его хвастливым: «Эхва! А вить хозяин-то я!» на руинах собственноручно разорённого хозяйства.
P.S. Когда материал готовился к печати, по ВГТРК прошёл сюжет о выселении наследников Ч. Айтматова из переделкинской дачи, где жил знаменитый писатель и где его семья намеревалась создать Музей советской литературы. Самоутверждение Переверзина за счёт писателей России продолжается. Пока продолжается…
Теги: Литфонд , Минюст , писатели
Самый распрерусский
Выступая в Париже с докладом "Душа Родины" (1924), Шмелёв размышлял, без чего не может жить человек: без родного неба и могил предков, без образов великих исторических деятелей, без Духа - водителя, определяющего его пути, земные и небесные, без Правды Христовой и Божьей Воли. Говоря о России, он попытался разгадать тайну её души: «Поэты называют её Женой, Невестой, народ – матерью, и все – Родиной[?] Она смотрится в душу родным небом, солнцем и непогодами. Она говорит нам родною речью – душою слов, своими далями и путями… Вяжет с собой могилами… Вливается в сердце образами Великих, раскидывается в летописях и храмах, в куполах, в колоколах».
Известно, что уже в ранних произведениях Шмелёва проявилась характерная черта его творческого почерка, названная впоследствии «русскостью». 1 марта 1910 г. он писал Горькому: «Счастье быть писателем родным, национальным в лучшем смысле слова, тем, под трудами которого может смело стоять подпись русскими буквами, русскими опять-таки в смысле огромного объёма. Я не националист. И если говорю о народе русском и о национальности писателя, говорю в самом хорошем смысле – дай в общую сокровищницу своё, родное, чего, быть может, мало – там, у другой стороны. И как хочется быть выразителем родного».
Всё творчество Шмелёва было подчинено этому принципу: внести в сокровищницу мировой культуры нечто своё, родное. Созданные им картины русской природы, образы русских людей, изображение повседневного быта народа и православных обрядов, христианских праздников и трагических событий истории надолго вошли в литературу. Особенно обострилось чувство «родного» у писателя в годы эмиграции. В отличие от тех писателей, которые считали себя «не в изгнании, а в послании», он не заботился о том, как научить человечество своей вере (Европу не научишь!), а лишь хотел показать миру Россию со всеми её достоинствами и недостатками. Именно эту задачу Шмелёв поставил перед собой, начав работу над произведениями, воскрешающими картины былой жизни на родине.
Первым из них был цикл небольших зарисовок под общим названием «Сидя на берегу». Рассказы «Океан», «Крестный ход», «Город-призрак», «Вереск» написаны на берегу Атлантического океана, куда Шмелёвы ежегодно выезжали на лето с 1925 года. Казалось бы, красота берегов Франции должна была радовать писателя, чуткого к жизни природы. Но эта природа была ему чужда: «Папоротник да вереск. Сосны не наши, медные, в розовой шелухе по верху, а чёрные до макушек, жёсткие – хмурь и мрак». Писатель слышит в их гуле «тоску бездумного бытия».