Литературная Газета 6432 ( № 39 2013)
Шрифт:
Сейчас Россия – объект чужой политики, который лишь отбивается от наката мирового капитализма. Новый социализм должен проектировать Россию в качестве субъекта, использующего системный кризис мирового капитализма для переустройства всей мировой архитектуры.
Теги: власть , закон , держава
В шаге от войны
Фото: РИА "Новости"
В начале 90-х Сергей БАБУРИН был одним из
– Сергей Николаевич, с чего началось противостояние?
– Первым вопиющим нарушением законности стали Беловежские соглашения. Была нарушена не только советская Конституция, но и Декларация о суверенитете России, которую мы, депутаты, приняли почти единогласно в июне 1990 года.
– Вы тоже голосовали за суверенитет?
– Да. Если внимательно прочтёте документ, увидите, что в нём прописаны гарантии не распада, а сохранения обновлённого Союзного государства. Наш Российский общенародный союз в ходе борьбы за новый СССР был единственным антиельцинским политическим объединением в парламенте. Но в конце 91-го большинством депутатов Беловежские соглашения были ратифицированы. Многие ещё не осознавали, куда всё приведёт.
– Осенью 1993 года стало гораздо яснее[?]
– Правительство и оппозиция по-разному отвечали на вопрос: "Как реконструировать Россию, чтобы она стала процветающей?" Что предпочтительнее – эволюция с планомерной реконструкцией или радикальный слом всего и вся? Ставленники Ельцина, молодые правительственные чиновники, напрочь отвергли эволюционный путь. Гайдаро-чубайсовская идеология проста: снести всё. По сути, это большевизм в худшем виде.
Евгений Федоровский
Владимир Богданов
Владимир Богданов
– Они надеялись ещё и на заморские кредиты.
– Сколько их обещали! Чуть ли не 140 миллиардов долларов! Не дождались.
– В оппозиции между тем были люди разных убеждений.
– Подчас очень даже разных. Но когда стали очевидны первые результаты реформ, большая часть депутатов осознала пагубность псевдорынка по Гайдару.
Уже весной 93-го, при том, что формально Ельцин на референдуме добился ничьей и получил карт-бланш на продолжение своей политики, в Верховном Совете шёл процесс отрезвления. Ельцин стал опасаться, что осенью его конституционным путём могут отрешить от должности. Когда задают вопрос: «Мог ли быть компромисс?» – я удивляюсь самой его постановке. Представьте: карманного вора поймали с чужим кошельком, а он кричит: «Компромисс! Компромисс!» Мы поймали за руку правительство Ельцина на жульничестве, воровской приватизации, которая проходила с очевидным нарушением законов. Я даже не говорю про обнищание людей, которые всю жизнь честно трудились... Однако парламент не раз шёл на компромисс, предоставляя Ельцину дополнительные
– Была информация, что Хасбулатов вёл двойную игру, тайно сотрудничал с Ельциным.
– Речь скорее надо вести о том, что длительное время он активно работал в одном фарватере с ним – и при протаскивании Беловежских соглашений, и в начале гайдаровских реформ помогал продавливать выгодные Ельцину решения. Далеко не сразу он принял внутри себя решение противодействовать гибельной для страны политике.
– Но всё-таки принял.
– Да, надо отдать ему должное. В конце 1992 года он уже выступал против авантюр в экономике и политике. Де-факто Хасбулатов и Руцкой перешли на нашу сторону, на сторону патриотической оппозиции. Хасбулатовская критика гайдаровского экономического курса, как показало время, была точной и содержательной.
– Верховный Совет стал тогда не только риторически, но и практически противодействовать разрушителям.
– В исполнительной власти это пытался делать Руцкой, пока его не лишили возможностей влияния. Хасбулатов искал поддержку в регионах, опираясь на местные Советы народных депутатов – краевые, областные, республиканские.
Хочу обратить внимание, что причин для госпереворота у Ельцина было несколько. Скажем, в Конституции России на тот момент сохранялась норма, предполагавшая верховенство законов СССР. Чего только не предпринимали его сподвижники, чтобы вычеркнуть из Конституции само упоминания о Советском Союзе. Но мы говорили и говорим сегодня, что разрушение СССР – уголовное преступление. Ельцин опасался, что после отстранения его от власти он может быть осуждён именно в связи с этим. Позже, когда положение стало обостряться, предложили, хоть и с опозданием, нулевой вариант: отставку и президента, и депутатов, и новые выборы. Депутаты ведь тоже были ответственны за Беловежские соглашения, они их ратифицировали. Но и «нулевой вариант» был отвергнут. Государственный переворот стал фактически неизбежным, поскольку Ельцин стремился обеспечить себе безнаказанность.
– Был ли какой-то критический момент?
– Летом 93-го вместе с вице-премьером Виктором Петровичем Поляничко я вылетел на Северный Кавказ, чтобы ознакомиться с ситуацией. Но меня вызвали в Москву – позвонил Юрий Михайлович Воронин, заместитель председателя Верховного Совета. Этот звонок, кстати, спас мне жизнь: на следующий день Виктор Поляничко погиб, попав в засаду вместе с генералом Корецким, которого он взял вместо меня. Похороны Поляничко стали последним эпизодом, когда представители правительства стояли рядом с нами, депутатами. Осенью – спустя несколько недель – это уже было невозможно. Считаю, гибель Поляничко не раскрыта до конца. Он был одним из немногих патриотически настроенных людей в том правительстве.
– Между тем тогда полагали, что после отставки Гайдара политика исполнительной власти сильно изменится.
– Отставка Гайдара была победой парламентской оппозиции. Всем понравились слова Черномырдина: «Я за рынок, а не за базар».
– Однако ведь не Черномырдин получил наибольшее число депутатских голосов.
– Да, победил Юрий Владимирович Скоков. Но, судя по различным свидетельствам, Гайдар взмолился перед Ельциным: кто угодно, но не Скоков. Выплыл Черномырдин. Надо признать, курс правительства претерпел изменения – например, стало возможным появление Поляничко. Но, к сожалению, Черномырдин вскоре растерял собственную экономическую идеологию, а вместе с ней и самостоятельность. В октябре он сыграл неприглядную роль.