Литературная Газета 6466 ( № 23 2014)
Шрифт:
И, конечно, всё это совершенно недоступно человеку, не только тогда, когда он этот фильм не смотрел, но и даже тогда, когда он его смотрел, будучи членом общества, в котором никто больше про этот фильм не знает. Ему просто не с кем будет перекинуться этой шуткой, и некому будет над ней посмеяться. Это будет уникальное, индивидуальное культурное знание. Если даже он им поделится с друзьями – да, индивидуальный опыт превратится в коллективный. Но он не выйдет за рамки их компании, не станет опытом общекультурным: культура объединяет не только знакомых, но и незнакомцев. Культура важна в том числе и тем, что это уникальный
Таким образом, наша культура состоит не только из внешних поведенческих знаков, но и из явлений искусства, художественной культуры. Так, чтобы сказать: «Она на меня посмотрела, как Баба-яга», – обоим участникам разговора надо знать, кто такая Баба-яга. Чтобы напеть девушке: «Я люблю вас, Ольга», – надо быть уверенным, что она, если и не слышала оперу, то хотя бы понимает, о какой Ольге идёт речь, – иначе ухаживания не принесут результата. Навык оперирования культурными смыслами облегчает нам существование тем больше, чем свободнее мы владеем ими.
Собственно, это и делает литература в школе. Она погружает будущих членов нашего общества в его культурный контекст. Не весь, а только тот, который касается литературы. Понятно, что это не единственная задача, которую она решает. Даются какие-то минимальные зачатки представлений о форме текста, о том, что такое авторский замысел, сюжет, конфликт или размер стиха. Но стратегическая задача именно та, о которой я сказал. А вовсе не «привить любовь к чтению».
И тут возникает вопрос: а может, нам и не нужна такая культура? Раз она вторична? Раз она строится на неактуальных образцах? И это – вторая ложная предпосылка в рассуждениях Невзорова. Легко спекулировать бесспорно одобряемыми понятиями. К ним относится и понятие «актуальность». Или, как труженики журналистского цеха творчески переработали его в заголовке, «срок годности».
Так вот, если посмотреть объективно, в жизни нет никакой общей для всех «актуальности». Актуальность книги всегда субъективна, актуальность – это то, что человека персонально волнует, то, что значимо лично для него здесь и сейчас.
Какая книга актуальна для человека, выросшего в люмпен-маргинальной семье, рано пошедшего по уголовной дорожке? Для него актуальной литературой будут романы «Блат-хата» или «Охота на Кривого Вована». Для девушки, недавно вошедшей в волшебный мир гормонов, актуальными будут романы «Спасённая шейхом» или «Бухта незнакомца». Для студента технического вуза, панически боящегося утратить мужественный облик, актуальными станут книги про то, как его двойник попал в прошлое и там всех спас и изменил ход истории.
Актуальность книги для читателя напрямую зависит от его индивидуальной проблематики. И надо понимать, что есть проблемы сегодняшнего дня, а есть проблемы, которые волнуют людей всегда. Для современников Пушкина актуальны были Матвей Комаров и Фаддей Булгарин, но нас их проблемы больше не трогают. Романист Арцыбашев был намного востребованнее Чехова, ультрапопулярный поэт Семён Надсон получил Пушкинскую премию Академии наук, а большинство из нас его даже не знает.
Чем больше у человека накоплено за душой, тем более сложные вопросы его интересуют. И тем универсальнее становится для него актуальность книги. Актуальность классики – не в ней, а в нас.
Время оставляет тех авторов, которые актуальны всегда, –
А для того чтобы дети полюбили читать, нужно две вещи. Во-первых, они должны как можно чаще видеть вас с книгой в руках. Во-вторых, покупайте им детективы, приключения и фантастику. И тогда они у вас будут читать. Никаких проблем.
Теги: литература , чтение
Имеющий в руках цветы
Чтобы лучше, глубже понять, почему внешне непритязательная, лишённая захватывающих сюжетов проза Солоухина близка, интересна и, я даже сказал бы, необходима нам, нелишне напомнить диалог, которым начинается одна из самых значительных его книг - "Капля росы".
«– Ну, а теперь расскажи мне, что сейчас пишешь.
– Я пишу книгу.
– Повесть?
– Н... не совсем.
– Роман?
– Нет. Её совершенно нельзя назвать романом.
– А, я знаю, ты опять пишешь очерки.
– Вряд ли...
– Так, видно, это будет нечто автобиографическое?
– Смотря как понимать автобиографию. Чтобы её написать, нужно рассказать о людях, с которыми пришлось повстречаться в течение жизни. Автобиография состоит не из описания самого себя, а из описания всего, что ты увидел и полюбил на земле.
– Так что же ты пишешь, в конце концов?
– Книгу.
– Но, надеюсь, там есть эти – как их? – герои и, очевидно, имеется главный герой? Ты их придумал или нашёл в горниле жизни?
– Не в горниле, а в селе Олепине».
В этом диалоге с приятелем, как мне кажется, нарочито незатейливо изложен главный принцип, которому неизменно следовал Владимир Солоухин в своём творчестве. Он органично соединил, синтезировал высокую художественность русской литературы с социально значимой острой публицистичностью. И сплав этот оказался под его пером живым и плодоносным. В нём – многоголосие традиций, но мелодия своя, особо естественно сочетающая трогательную лирику и неопровержимую точность и строгость документа.
Я познакомился с Владимиром Алексеевичем Солоухиным, когда главные его книги были уже изданы. Отшумели хула и похвала вокруг «Писем из Русского музея» и «Чёрных досок». Читалась взахлёб посвящённая Аксакову и вдохновлённая им «Третья охота».
Затевалась новая книга.
От столичной суеты, заседаний, обсуждений и присуждений собрался он уже проторённой дорогой в знаменитое Карачарово, что в Верхневолжье, неподалёку от славного городка Конаково.
Здесь в прежние давние времена было родовое имение Григория Григорьевича Гагарина, известного графика и живописца, вице-президента Российской академии художеств, друга Лермонтова, иллюстратора его сочинений. Дворянское это гнездо, окружённое соловьиными рощами и сосновыми борами, хорошо сохранилось и было обращено во вполне доступный дом отдыха.