Литературная Газета 6469 ( № 26 2014)
Шрифт:
Мы не спим и читаем по собственным сказкам реквием.
Хамелеон
У этой ночи – мятые бока,
и я прижалась к этой жалкой плоти,
как старая лисица на болоте,
почуявшая – тень её близка.
Чужая шерсть, потухшие глаза
и чувство края – с детства неродное,
сочится изнутри, горит и ноет,
но некому всё это рассказать.
Уставший зверь, который ослеплён
открывшимся однажды чистым мраком,
в
Он переменчив, как хамелеон.
Я в этом спектре – невозможный цвет:
меня и нет, и вроде я повсюду.
Но выбор вариантов крайне скуден,
и смысл вопроса – не найти ответ.
За перегнившим слоем красоты
нет образов и места для молитвы,
и только одиночество, как бритва,
врезается в несчастные листы,
в которых не осталось слёз и слов.
И дней сюжеты – под одну копирку.
Зачата нежность – точечно, в пробирке,
но тот диагноз безнадёжно плох.
И нет спасенья в этой тишине,
съедает пустота стихи и годы.
Лежу одна, мечтая о свободе,
как черепаха с домом на спине.
Черновое итоговое
Славно сверчки за окном вдалеке потрескивают,
Самому Главному есть что поведать вроде бы.
Меряю время на жадного – наноотрезками.
Думаю чаще о дочке, реже всего о родине.
Таю, как масло на солнце, на совесть сваренном
в синей просторной кастрюле неба нового.
Не уходила в поля, не служила в российской армии,
но износилась, как пара портянок в сапожном логове.
Мальчикам свежим и девочкам нежно кукольным
вслед улыбаюсь уже без колючей зависти.
Как хорошо, что им тридцать ещё не стукнуло,
жизнь не наскучила, кофе без вкуса затхлости.
Всё впереди – за айпадами, суперБАДами
будем глушиться – от пятницы к новой пятнице.
Тонус, врачи говорят, в организме падает,
и угораздило в эти проблемы вляпаться!
В зеркале что-то чужое в меня таращится,
третий этаж – на четвёртый не хватит воздуха.
Муза – стареющая душеприказчица,
просит вписать в завещание больше отдыха.
Щёлкать меня не надо (начнётся паника)
и улучшать новомодным каким редактором.
В тёмную бабку из крохи лучисто маленькой
каждая Ева будет обращена диктатором –
варварским временем. Даже в глубокой осени
памятью вёсен осушит остатки сущего.
Славно сверчки стрекочут…
– К чему? – дочь спросит нас.
– Бог рассыпает камни на свет идущему.
* * *
Расскажи мне про старость, про то, как мы
отогреем
разочтёмся со всеми, кому должны,
и ремонт одолеем, под натяжным
нашим небом ляжем и будем спать,
вороша всё былое, пускаясь вспять,
а под утро кошмарно приспичит жить,
напевая сакральное In this shirt.
Только сон летаргический на двоих
не приходит. Проснувшись, среди живых
нас не так уж и много – ни да, ни нет:
я – дотошная бабка, ты – тихий дед.
Всё как призрачный поезд промчалось без
остановок, и набранный жизни вес
в этих ломких морщинах ушёл на дно…
Я старею, любимый. Тридцать одно –
это месяц, когда подошёл к концу,
это к папе всегда, а теперь – к отцу,
это платья длина в сантиметрах лет,
это – просто, спокойно, внутри, в тепле.
…Расскажи мне про старость, про то, как мы
отогреем местечко среди зимы,
не лишимся рассудка – пообещай!
И не к людям привяжемся, а к вещам...
Сергей ЧУПАЛЕНКОВ
Вечерняя судьба
ПОЭЗИЯ
…и сквозь все заморочки,
выволочки, торчки
пробиваются строчки,
как в апреле строчки…
ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ
Метро "Университет".
Апрель или даже май.
Сомненья сведя на нет,
я сяду в ночной трамвай.
И вздрогнет, взглянув окрест,
душа на исходе дня:
как много свободных мест,
но только не для меня…
* * *
Дождь июньский, зелёный, мирный
отшумел, погрозил, проплакал.
Как сапёры на поле минном,
на асфальте – слепой с собакой.
Всем салютам и фейерверкам
тьмы кромешной не превозмочь:
в сорок проклятом сорок первом
начинается эта ночь.
И молчит он, и пьёт жестоко.
В магазин с утра – как в атаку!
И собаку он бьёт, поскольку
бессловесная тварь собака…
* * *
Мы соблюдали правила игры,
едва касаясь
июньской незапятнанной жары,
и нам казалось,
что было всё, и дань отдать не грех
презренной прозе,
и полусонно падал полусмех
сквозь полуслёзы.
И всё привычнее по вечерам