Литературная Газета 6495 ( № 14 2015)
Шрифт:
Герои «Территории» напоминают членов какого-то древнего воинства или монашеского ордена, клянущихся в верности одной Прекрасной Даме. Олег Куваев написал книгу о людях, для которых работа стала женщиной, Родиной, Богом, смыслом жизни.
Золото в этой системе ценностей – лишь «презренный металл», за который где-то в другом мире жертвуют жизнью и платят деньги. На Территории оно – лишь предлог, повод для работы.
За сто лет до куваевской книги один великий писатель, которого упрекали в идеализации «лишнего человека», воспел – однако не в прозе – сильных людей, пассионариев, героев: «Их идейность, благородное честолюбие,
Перечитайте внимательно: Чехов словно пишет и о куваевских героях.
В романтической утопии Территории Олег Куваев подхватил и продолжил эту великую легенду о людях, нашедших смысл жизни и живущих в согласии с самими собой. Но написал об этом не в унылом стиле производственного романа или идеализированного жития, а с учётом поэтики молодёжной прозы 60-х: резко прорисовывая характеры, тщательно, щегольски выписывая даже проходной пейзаж, играя цитатами, чеканя афоризмы, постоянно меняя интонацию – сочетая сентиментальность и патетику с иронией.
«Навигация в это лето началась почти на месяц раньше обычного. Дым старого ледокола, приведшего караван, смешивался с дымом горящей тундры. Силуэты судов на рейде зыбко дрожали и размывались в разноцветные миражи.
– Импрессион! Впечатление! – так сформулировал своё мнение образованный малый в стоптанных до стельки туфлях и телогрейке, накинутой на голое тело.
– В Гренландии растают ледники. Уровень Мирового океана поднимется. Всё затопит, кроме высокого плоскогорья Тибет.Далай-лама хохочет, – поддержал его стоявший рядом собрат.
Они сплюнули в Северный Ледовитый океан и направились в порт зарабатывать на продолжение жизни».
«Копковские кадры цепочкой, точно дисциплинированные привидения, вошли вслед за начальником в управление. Так же вместе они вышли обратно. Правилом Копкова было проводить отгульные дни вместе с рабочими, хотя Копков совершенно не пил.
Ящики с рудой рдели на снегу, как цветы».
Блеском стиля автор «Территории», пожалуй, перещеголял раннюю прозу Аксёнова и К.
Впервые я читал роман – страшно подумать – ровно сорок лет назад. Многие знают, как опасно возвращаться к поразившим когда-то книгам: от многоцветного, прекрасного и яростного мира вдруг остаётся цепочка стёртых, плохо подогнанных друг к другу слов.
Роман ничего не потерял за эти десятилетия. Другое дело, что принципиально изменился сам мир.
Где сейчас те, кто одиночными ходками и инфарктами заплатил за золото государства? И где то государство? Давно проржавели, вмёрзли в почву Территории тракторные сани, с которых работяга Кефир кричал: «Могём!»
«Мне кажется, что Великое Северное Братство – это тот мир, о котором мечтал каждый человек. Оно не вернётся. Всё имеет своё время и место» (Ю. Поклад. «Трудное прощание», 2001).
Но ослепительная полоска заката
«Территория» – урок и укор. Но больше всего – объяснение в любви. Северу. Среднерусским лесам. Государству. Людям с обмороженной кожей и нелёгкой судьбой.
Про математиков говорят: не умер, а перестал решать. Олег Куваев перестал писать в сорок лет.
Подобно своим героям, он «знал грубость и красоту реального мира, жил как положено жить мужчине и человеку». И оставил книгу, которую стоит читать и перечитывать. Как напоминание о том, что другая жизнь существует не только в трифоновском, скептическом, но и в героическом варианте.
Игорь СУХИХ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Теги: Олег Куваев
Русская литература и православие: грани соприкосновения
Фото: ИТАР-ТАСС
В связи с проведением Года литературы мы продолжаем начатые в статьях профессоров МГУ М.М. Голубкова и К.К. Султанова размышления о решающей роли русской литературы в формировании национальной картины мира. В этот раз в статье профессора МГУ Ильи Борисовича Ничипорова речь пойдёт о духовных и исторических связях отечественной словесности с православием.
Празднование Года литературы, которое в 2015 г. совпадает с 1000-летием со дня кончины великого князя Владимира, побуждает к раздумьям о сделанном им духовном и цивилизационном выборе, который на много столетий вперёд предвосхитил судьбу нашей многонациональной культуры; к осмыслению литературного творчества как сферы художественного воплощения коренных черт национального сознания (о чём на страницах "Литературной газеты" подробно писали мои коллеги М.М. Голубков и К.К. Султанов), в том числе в его религиозном аспекте. Очевидным является колоссальное влияние православия на становление и развитие русской культуры, в частности литературной традиции.
Ещё в ХI веке в одном из первых памятников древнерусской книжности - «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона – миссия князя Владимира, нацеленная на приобщение Руси к христианству, осознаётся в контексте Божественного Промысла об историческом пути всего человеческого рода. Личное духовное перерождение князя Владимира из язычника в христианина и крестителя Руси изображается митрополитом Иларионом как «дивное чудо», в котором приоткрываются рационально неисчислимые духовные глубины его индивидуального и в то же время судьбоносного для истории выбора.
Дело обретения христианской веры, в котором князь Владимир выступил продолжателем трудов апостола Андрея Первозванного, варягов-мучеников Феодора и Иоанна, равноапостольной Ольги, явилось первоосновой нашей многовековой не только духовной, но и светской культурной традиции. Под влиянием Византии на Руси складываются строй православного богослужения, музыкально-певческие традиции, самобытные архитектурные стили, иконописный опыт и, конечно же, отечественная словесность , которая и в Древней Руси, и в современности образует сердцевину русской литературоцентричной культуры.