Литературная Газета 6515 (№ 27 2015)
Шрифт:
Толстой искренне переживал за своего собрата по перу, за то, что роль Рёскина недооценена по достоинству на родине мыслителя: "Рёскин пользуется в Англии известностью, как писатель и художественный критик, но как философа, политика-эконома и христианского моралиста его замалчивают в Англии... Но[?] несмотря на всю дружную оппозицию, которую он встретил[?] среди ортодоксальных экономистов[?] слава его начинает устанавливаться и мысли проникать в большую публику. Поразительные по силе эпиграфы из Рёскина всё чаще и чаще встречаются в английских книгах".
В 1890-е годы Толстой пришёл к мысли о необходимости донести мысли Рёскина до русского читателя, и в 1898 году на русском языке появился сборник мыслей Джона Рёскина "Воспитание. Книга. Женщина" с толстовским предисловием. Формирование своеобразной "полки" Рёскина в яснополянской библиотеке писателя ускорилось с намерением Толстого включить его
И русские, и англоязычные издания британского мыслителя испещрены многочисленными пометами Толстого. Можно предположить с большой долей уверенности, что творчество Рёскина во всех деталях было известно Толстому. Неслучайно книги Рёскина в последние годы жизни писателя составляли, пожалуй, самое любимое его чтение. Следует отметить, что в толстовских "изборниках" высказывания Рёскина занимают самое почётное место среди ареала других выдающихся людей. Собственно, и сам писатель в 1906 году применительно к "Мыслям мудрых людей" отмечал это: "Больше всего из Рёскина". То же самое подтверждает и бесхитростная статистика. В "Путь жизни" Толстой включил 13 сентенций Рёскина; в первые два тома сборника "На каждый день" - 30; в первую и вторую книги "Круга чтения" - 87; в сборник "Мысли мудрых людей" внесено рекордное их количество - 128. В общей сложности Толстой использовал в своей работе 258 высказываний своего английского единомышленника. И это ещё не всё. Ведь общеизвестен факт, что в иных случаях Толстой не ставил под цитируемой максимой подписи, тем самым как бы полностью идентифицируя себя с автором.
Но что же всё-таки заставляло Толстого так неуклонно и целеустремлённо следить за наследием своего современника? Что подталкивало читать книги о нём - "День рождения Рёскина", "Рёскин и Библия"? Что же так тщательно он подчёркивал своим карандашом в книгах Рёскина, которые появлялись в его яснополянской библиотеке?
Можно попытаться проанализировать "избранность" рёскинских сентенций, отобранных Толстым, и поразмышлять над тем, что в них созвучно мыслям великого яснополянца, а что, возможно, вселяло сомнение. Любопытен и поразителен такой факт: из 160 максим Рёскина Толстой выделил 90, большинство из которых в той же редакции "перекочевали" на страницы его антологий. 90 подчёркнутых цитат! Безусловно, красноречивое число, лишний раз убеждающее нас в том, что мысли Рёскина звучали в унисон мыслям Толстого.
Вот несколько высказываний, отмеченных и выделенных Львом Толстым:
"Никогда не ищите удовольствий, но будьте всегда готовы находить во всём удовольствие. Если ваши руки заняты, а сердце свободно, то самая ничтожная вещь доставит вам[?] удовольствие, и вы найдёте долю остроумия во всём, что услышите. Но если вы обратите удовольствие в цель вашей жизни, то настанет день, когда самые комические сцены не вызовут у вас истинного смеха".
"Мы охотно говорим о книге: "Как же хороша! В ней именно то, что мы думали!", тогда как нам следовало бы говорить другое: "Как это удивительно! Я никогда не думал так прежде, а между тем, это совершенно верно, и если тут есть кое-что не совсем для меня ещё ясное, то я надеюсь со временем понять и это". Ведь вы обращаетесь к автору за его пониманием, а не для того, чтобы встретить своё".
Императивы добра, изначально присущие человеку, характерны для умонастроений Рёскина и чрезвычайно созвучны Толстому. Именно поэтому мы находим эту цитату в его сборнике: "Природа человека добра и великодушна, но она узка и слепа и с трудом может понимать то, чего непосредственно не видит и не чувствует. Люди так же деятельно заботились бы о других, как заботятся о себе, если бы они могли так же живо воображать других, как себя". Пафос преодоления, жажда движения заставляли Толстого не раз "взбираться по голым скалам", и фраза Рёскина, высказанная им по этому поводу, казалась ему верной: "Никогда путь к доброму знанию не пролегает по шелковистой мураве, усеянной лилиями; всегда человеку приходится взбираться по голым скалам".
Синхронность двух мыслителей остро ощущается и в этом высказывании Рёскина, подчёркнутого Толстым: "Думаете ли вы, что хоть одна женщина стала когда-нибудь лучше от того, что имела брильянты? А между тем, сколько женщин
У Рёскина Толстой нашёл подтверждение правильности своих мыслей об истинном христианстве, понимаемом обоими прежде всего с точки зрения всеобщего отречения от эгоизма, необходимости каждому из нас оказаться от себялюбия: "Воля Бога в том, чтобы мы жили счастьем и жизнью друг друга, не взаимным несчастьем и смертью. Люди помогают друг другу своей радостью, а не горем". Толстого привлекал мощный анализ Рёскина, его уникальная способность рассмотреть явление со всех сторон.
Парадигма мира для обоих мыслителей заключалась в дуалистическом соединении божественного с человеческим. В их понятие о мире входило осмысление и человеческого феномена как божественного начала. Человек, в их понимании, - это соединение духа с природой, где идея нравственности является основополагающей. Рёскин, как и Толстой, не мог не предчувствовать грядущих экологических катастроф, связанных с грубым вторжением человека в мудрую субстанцию природы. Он гневно писал: "Когда же наконец будет считаться победой не опустошение полей, а возделывание бесплодных земель, не разрушение сёл, а постройка их?" И ему, словно эхо, вторил Толстой: "Разрушаем миллионы цветов, а жизнь одного репья дороже многих дворцов". "Хотите ли вы знать, чему служат железные дороги?" - вопрошал Рёскин и сам же отвечал: "В двенадцати милях от меня находится город Ульверстон. Из этих двенадцати миль четыре идут по горной местности у озера Конистон, три - по цветущей живописной долине, и пять - вдоль моря. Трудно найти более здоровое и красивое место для прогулки. В былое время, если конистонскому крестьянину нужно было отправиться в Ульверстон, он шёл пешком, не тратил ничего или только изнашивал подмётки сапог, пил у ручья и самое большее, если расходовал в Ульверстоне две копейки. Но теперь он и не подумает так пройтись. Нет, он прежде всего делает три мили в противоположную сторону, чтобы добраться до железнодорожной станции, затем проезжает по железной дороге двадцать четыре мили до Ульверстона и платит два шиллинга за свой билет. Во время этой поездки он торчит, ничего не делая, чувствует себя дурак дураком, его с головы до ног обдаёт пылью, и он страдает то от холода, то от жары; и в том и в другом случае он на двух или трёх станциях пьёт пиво и, встретив какого-нибудь подходящего товарища в вагоне, проводит время в праздной болтовне, которая всегда вредна. Наконец, он приезжает в Ульверстон усталый, полупьяный, деморализованный и, по крайней мере, на три шиллинга беднее, чем был утром".
Удивительная синхронность взглядов поражает в этом "союзе" мыслителей. Для Толстого мысли Рёскина оказались в наибольшей степени созвучными своим. Думается, что сила их притяжения заключалась прежде всего в духовном родстве. Он увидел в мыслях британца главное - практические советы, как жить лучше. Его не могли не привлечь синтез деловитости и прекрасного, пафос утверждения, простота стиля и идей. В англоязычных изданиях Рёскина Толстой также настойчиво подчёркивал созвучные ему темы: искусство, нравственность, война, спасение земли, труд, добро[?] Но проблемы эти не группируются в какие-то определённые блоки, а находятся как бы в свободном полёте. Всё вместе создаёт стройную картину мира, понятную и близкую Толстому.
Лев Толстой страстно желал, чтобы мысли Рёскина "проникали в большую публику". Но вот любопытная деталь: при постоянном обращении к чтению Рёскина, настойчивом его цитировании, в диалогах, чему свидетельство - записи Маковецкого, секретаря писателя, в своём знаменитом трактате об искусстве Толстой ни разу не упомянул имени Рёскина. Почему? Из-за несогласия с теми или иными позициями? Или в силу неизбежного отталкивания однородных "полюсов"? Своему английскому переводчику и биографу Э. Мооду Толстой на этот счёт ответил так: "Не сделал этого потому, во-первых, что Рёскин приписывает особенное нравственное значение красоте в искусстве, и, во-вторых, что все его сочинения, богатые глубиной мысли, не связаны одной руководящей идеей". В одном из своих писем писатель отмечал, в частности, постоянную зависимость мышления Рёскина от некоторых догматов церковно-христианского мировоззрения. А этого Толстой никак не мог принять. Но при этом он не мог и не отметить очевидного: "Не думайте, чтобы я денигрировал деятельность этого великого человека, совершенно верно называемого пророком; я всегда восхищаюсь и восхищался им, но я указываю на пятна, которые есть и в солнце".