Литературная Газета, 6538 (№ 01-02/2016)
Шрифт:
Уже тогда, в Париже, Илья Эренбург начал писать стихи, во многом пронизанные чувством ностальгии – по дому, по России. Его первая книжечка стихов вышла в Париже в 1910 году. Одна за другой выходили поэтические книги: «Я живу», «Одуванчики», «Детское», «Молитва о России» (1918), которую тогда запретили московские власти, и многие другие. Тогда же он начал переводить стихи французских поэтов. Его переводы из Франсуа Вийона стали классикой русской поэзии, и одно из четверостиший, «которое написал Вийон, приговорённый к повешению», в переводе Эренбурга любил и не раз повторял Владимир Маяковский:
Я – Франсуа, чему не рад.
Увы,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
Стихи Илья Эренбург писал всю жизнь, но уже со второй половины 20-х годов прошлого века печатал их редко. Поэзия оставалась для писателя своего рода защитной средой. Он, по сути, писал стихи бесхитростные и не играл «суммой приёмов», в отличие, например, от Кирсанова или Сельвинского. Его стихи – это тайная исповедь культурного человека, беззащитного перед своим временем. Защищали только стихи:
Ты говоришь, что я замолк
И с ревностью и укоризной.
Париж не лес, и я не волк,
Но жизнь не вычеркнешь из жизни.
В давние годы молодой поэт начал писать книгу о поэтах, и книга «Портреты русских поэтов» имела успех. Но, как оказалось, вся эта работа было только подготовкой к большой жизни в русской литературе.
В июне-июле 1921 года в бельгийском местечке Ля Панн Илья Эренбург написал свой гениальный роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников…». Инициалы его героя складываются в ХХ – обозначение двадцатого века. В первом издании книга вышла с предисловием Николая Бухарина, школьного товарища писателя. Впоследствии роман издавался без «ленинской» главы о том, как ХХ и Илья Эренбург посетили Великого инквизитора (читай – Ленина) в его резиденции в Кремле. Глава была восстановлена в тексте романа только в конце 80-х годов ХХ века.
Подчеркну: это писалось в 1921 году, почти сто лет назад. Один из персонажей «ХХ», американский предприниматель мистер Куль, говоря о новом, ещё невиданном оружии, сказал, что это припасено для японцев, – за 35 лет до Хиросимы.
А вскоре появился блистательный роман-памфлет «Трест Д.Е. История гибели Европы» (1923). В этом романе есть такой эпизод: огромные толпы людей, охваченные неведомой эпидемией и движимые необъяснимым инстинктом, идут к западной оконечности континента с призывным криком «Даёшь Европу!». Коллективные шествия из книги Эренбурга до Европы не дошли, но какой блеск предвидения: не с этим ли именно воплем – «Даёшь Европу!» – на наших глазах двинулись миллионы беженцев из Северной Африки и Ближнего Востока на страны Шенгенской зоны, эти толпы захватывают Старый Свет, их невозможно депортировать и даже остановить, и с каждым днём беженцев становится всё больше… Им уже не хватает мест в созданных для них лагерях. Они выходят на площади старинных европейских городов с единственной целью: грабить, насиловать, требовать для себя хорошей жизни, обещанной им лидерами Евросоюза… Думаю, что именно это, по сути, и предсказывал Эренбург – великий европейский провидец с советским паспортом!
Следующим шедевром писателя стала книга новелл под общим названием «Тринадцать трубок». Это и в самом деле истории 13 курительных трубок и их владельцев, и каждая из этих историй по-своему невероятна. Юмор, ирония, печальная философия человеческих судеб – эти «трубки» не пересказать словами: их надо читать!
Творческий потенциал
Уже тогда у Эренбурга нашлись не только почитатели, но и ненавистники. Многие не могли простить ему то чувство внутренней свободы, которое выражено в его книгах, и ту свободу, которую он позволял себе в разделённом на части мире.
В 30-е годы ХХ века Эренбург много ездил по Европе, и читатели ждали его великолепные очерки «оттуда». Книга «Виза времени» проникнута таким острым ощущением тогдашней современности, что и сегодня читается как подлинный документ тех лет. Эренбург принял участие в испанских событиях – этому посвящены его стихи и проза, его раскалённая ненавистью к фашизму публицистика.
В 1939 году Эренбург жил во Франции, он стал свидетелем начала Второй мировой войны. Тогда он написал классический роман «Падение Парижа». Через какое-то время он вернулся на родину и стал одним из самых яростных антивоенных, антигитлеровских публицистов. Не зря вожди Третьего рейха пообещали ему виселицу, как только войска фашистской Германии захватят Москву. Но Москву им взять не удалось. А дальше начались победы советского оружия. В этих победах есть и немалое участие публицистики Ильи Эренбурга, который клеймил своим точным словом немецко-фашистских захватчиков.
Есть писатели, которые делают эпохи. Эренбургу довелось создавать эпохи. Как получилось, что по названию не самой, может быть, сильной вещи писателя, повести «Оттепель», была названа целая эпоха советской жизни послесталинского периода? Это одна из тайн, которые сопровождали писателя на протяжении жизни. Что-то он нашёл в своей книге такое, что подхватило общество независимо от самой власти. Наверное, и за это власть не очень любила Эренбурга, но была вынуждена считаться с его невероятным писательским авторитетом.
Уже мало кто помнит, что в 60-е годы ХХ века, когда началась публикация мемуаров писателя в журнале «Новый мир», это было чрезвычайное культурное событие. Воспоминания Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» стали окном в неизвестную многим жизнь человечества. Трёхтомный труд писателя – конечно, один из самых ярких мемуарных шедевров прошлого века. Эренбург не пугал своих сограждан лагерями, не придумывал статистику о сотнях миллионов расстрелянных, не славил предательство генерала Власова. Он писал о прекрасных людях, которых знал по жизни, с которыми десятилетия дружил, встречался в СССР и за рубежом. А знал он многих – от Модильяни и Пикассо до Эйнштейна и Диего Риверы, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Эрнеста Хемингуэя, Бориса Пастернака, Максимилиана Волошина, до сотен других выдающихся творцов человечества. Такую судьбу, какая выпала Эренбургу, невозможно придумать.
Многие не могли ему простить того, что его якобы поддерживал Сталин. Это не так – у писателя не было ни одной личной встречи с хозяином Кремля, хотя, конечно, власть использовала писателя в пропагандистских целях, впрочем, как это делает любая власть со своими творцами. Главное, на мой взгляд из сегодня в прошлое, ему не могли простить свободы передвижения и жизненного успеха.
При всём при том он был человеком бесстрашным – поддерживал в самые тяжкие годы Цветаеву и Мандельштама, помогал безвестным просителям со всех концов страны. Даже Надежда Мандельштам, суровая, непреклонная и язвительная хранительница памяти Осипа Мандельштама, об Эренбурге отзывалась с неожиданным для неё теплом.