Литературные воспоминания

Анненков Павел Васильевич

которые указывали на важность художнических литературных произведений в

деле образования характеров, направления умов к нравственным целям, возвышения уровня мыслей, но они проходили бесследно. И по справедливости!

Все эти попытки напомнить о действии идеального и изящного на сердца людей, на склад их представлений, а затем на все их крупные и мелкие поступки, уже и

потому не могли иметь успеха, не принимая даже в соображение большую или

меньшую диалектическую

их слабость, что новому поколению необходимо было

прежде всего довести дело свое до конца, выразить всю свою сущность, и затем

уже оно могло оглянуться назад и дополнить себя всем тем, чего ему недоставало.

Так именно с течением времени и случилось.

Казалось бы, что различное понимание вопросов об искусстве не должно

было положить особенно яркой разграничивающей черты между двумя

периодами развития, особенно когда во всем другом они имели такое множество

точек соприкосновения. И однако ж, вопросов этих достаточно было, чтобы

ослабить в значительной степени связи, их соединяющие, и дать каждому из них

особое выражение и удалить их друг от друга на значительное расстояние. Это

случилось потому, что между ними оказалась рознь не на теоретическом

определении изящного, а оказалась разница в миросозерцаниях. Споры об

искусстве, как и вообще о всех истинно великих вопросах науки и цивилизации, тем особенно и поучительны, что, какова бы ни была их относительная важность, под ними всегда кроется и течет невидимой струёй то или другое

миросозерцание. При этом следует сказать, что история происхождения

различных созерцаний, отвечавших у нас в свое время задушевным стремлениям

целых поколений, имеет права на полнейшее уважение наше, с какой бы личной

точки зрения мы ни относились к ее содержанию.

После тридцати лет, протекших со смерти Белинского, можно уже ясно

судить о миросозерцании его, не смущаясь притоком случайных настроений, которые окрашивали его иногда своим особенным, но скоро проходившим

цветом. Созерцание Белинского все заключается в понимании жизни и

цивилизации как сил, предназначенных на доставление человеку полноты

духовного и материального существования. По количеству идей и представлений, способствующих осуществлению той полноты разумного бытия, какая носилась

перед его глазами в форме идеала, он судил об относительном достоинстве и

значении эпох, людей и произведений их. Утайка, пропуск, скрытие какого-либо

из элементов, необходимых для достижения этой полноты, было ли то делом

преднамеренности или последствием недосмотра, одинаково пробуждали его

критическую чуткость. Он сам постоянно и добросовестно

занимался разбором и

определением настоящих и подложных психических и социальных деятелей, заявляющих претензию на удовлетворение всех нужд ума и развития. В оценке

тех и других он мог быть иногда излишне нервен, распределять краски, под

влиянием одушевления или негодования, не совсем равномерно, но документы, на

которых основывалось его суждение, всегда были подлинные, скрепленные

свидетельством истории, точными исследованиями науки об идеальных и

реальных потребностях человеческой природы. Удовлетворение этих

потребностей, без своевольных исключений, подсказываемых расчетами и

255

нуждами разных теоретических построек, он и считал задачей цивилизации и

призванием ее. Переходя от общего выражения к частным приложениям того же

самого созерцания, надо сказать, что Белинский требовал уже от каждой идеи, от

каждого образа, учения и литературного произведения вообще, которые

представлялись его глазам, полноты содержания, упраздняющей самую

возможность вопросов и дополнений. Но такие цельные явления искусства и

мышления встречались редко, а большей частию приходилось иметь дело с

созданиями, еще сильнее отличающимися количеством своих упущений, чем

открытий в области выбранных ими тем. Собственно говоря, вся его литературная

критика, как еще ни старалась закрыться дипломатическими оговорками и

изворотами, к которым и Белинский прибегал по нужде времени, наравне со

всеми другими, была, в сущности, не чем иным, как рядом восстановлений, реставраций и оправданий разных позабытых или искусственно принижаемых

черт цивилизации, психических и культурных необходимостей личного и

общественного существования. Работа эта вошла у Белинского в привычку мысли

и — что особенно важно — весьма часто обращалась им и на самого себя, чем

легко объясняются его неоднократные перемены точек зрения на предметы, столь

удивлявшие и возмущавшие его врагов.

Известно, что художественные произведения как изящной, так и ученой

литературы обладают качеством оставлять очень малую поживу искателям

рассеянностей или недосмотров автора, исчерпывать свой предмет и представлять

такую твердыню выводов и заключений, для разрушения которой, даже и в

малейшей ее части, потребна почти такая же сила и способность, какие

находились в обладании и у самого ее строителя. Вот за такими-то

произведениями старого и нового мира, в переводах и оригиналах, Белинский