Литературный институт
Шрифт:
единственная встреченная Светлана
– есть exceptio confirmat regulam, не побоюсь еще раз повторить одно из своих любимых выражений.
И в стихотворении, ей посвященном, я писал:
Но свету свет даруешь только ты
И в целом свете нет иного света.
* * *
Приверженность
(И даже деструктивна, поскольку до определенного возраста для творческого тонуса мне было необходимо пребывать в состоянии перманентной влюбленности в какой-нибудь объект женского рода.)
* * *
Мою 3-ю по счету, но умопомрачительную (хоть и совершенно платоническую!) любовь, пронзившую в 3-м классе школы, звали Натальей.
После этого, подпитанный мыслями о жене Пушкина (которую в те времена я еще уважал по недомыслию) и сходными инициалами, влюбился в свою первую жену Наталью Г., идущую в списке любовей под номером 8.
Впоследствии в списке женщин, сыгравших ту или иную роль в моей жизни, оказалось еще 11 Наталий.
* * *
Всерьез и осознанно я влюбился в 10-м классе в девочку по имени Ирина.
Эта любовь имеет №5, но на самом деле является первой в классическом понимании. Она сопровождалась стихами, пылкими объяснениями, признаниями и серьезным телесным томлением, какого прежде я не знал.
Имя привязало навсегда; порой овладевая 7-й, 8-й или 10-й по счету Ириной, я воображал, что имею самую первую из всех, так мною и не познанную.
В результате Ирин в моей памяти осталось целых 14.
(Одной из них, сокурснице по матмех факультету, маленькой Ирине Ю. еще в 1978 году было написано стихотворение на обороте ее фотографии, сделанной мною.)
* * *
Но и это еще не предел!
* * *
Ощущая с детства имманентную тягу к одной из героинь великого романа, о которой писал в эссе «Онегин? Ленский… Германн!», я обозначил для себя 19 Ольг.
* * *
Одной из них (О.С.) посвящено много стихов, едва ли не лучших в моем наследии.
Эта Ольга С. – моя (увы, оставшаяся не доведенной до конца) любовь №10, была самодостаточной и спокойной.
Спокойной до такой степени, что, работая санитарным врачом на тогда еще живой Уфимской кондитерской фабрике, пропустила сифилис у работницы на конвейере – беспрецедентный случай обсуждала вся местная медицинская общественность.
* * *
Что же касается Ольгиной старшей сестры…
Ни одной Татьяны в моих приятных списках нет.
Зато моей неудачной любовью №6 была именно Татьяна.
(Причем в фамилии своей лишь 2-й и 3-й буквами отличающаяся от Лариной, а по отчеству совпадающая с Татьяной Кузьминской, прототипом Наташи
* * *
Была в моей чисто литературной жизни даже одна знакомая Нателла, со звучной греческой фамилией Папянци.
Вместе со своей сестрой Ольгой (!) она руководила двумя киностудиями.
Милые сестры-гречанки – красивые, как две Афродиты – 2 раза покупали у мене права на экранизацию моего «Зайчика» – подарили удовольствие два раза слетать в Москву за их счет (со всей атрибутикой VIP-сервиса вплоть до огромного плаката с моей неблагородной фамилией, который держал над головой присланный за мною водитель в Домодедовской толпе встречающих) и принесли мне доход в несколько тысяч долларов.
* * *
А вот с Иннами у меня все складывалось иначе.
Одну из них, подругу своей первой жены Инну П.-Я. (не после замужества, а с рождения носившую двойную фамилию в силу одинаковой значимости и матери и отца), я не воспринимал как женщину, хотя к тому не имелось причин.
Вторую – подругу второй жены, Инну А. – я ненавидел как человека, и к тому причины имелись.
Третья же, моя бывшая сокурсница по матмех факультету ЛГУ Инна Р., была женщиной замечательной со всех точек зрения. И относился я к ней более чем хорошо. Но однажды мы прожили с нею неделю в однокомнатной квартире. Общались целыми днями, гуляли по жаркому летнему городу, за ужином каждый вечер пили коньяк и спали, естественно, бок о бок – наши кровати были разделены полуметром. Но за все ночи я ни разу не протянул руки.
* * *
Психофизиологическое неприятие имени «Инна» нашло у меня литературное выражение.
Инной я окрестил самую несимпатичную женщину из моих произведений – жену главного героя в романе «Хрустальная сосна».
* * *
Все описанное иррационально, но все именно так.
Приверженность к определенным женским именам порой доходила у меня до абсурда.
Достаточно вспомнить 2 эпизода из среднего периода моей литературной жизни – из эпохи литобъединении Рамиля Хакимова при газете «Ленинец», о котором говорилось в мемуаре «Уфа».
* * *
Однажды на заседание «лито» пришла поэтесса Лариса К.
Впоследствии она выпустила книгу; стихов ее я не помню, а на современных порталах ее, к сожалению, не нашел.
Но имя «Лариса» всю жизнь относилось в числу самых приятных для моего слуха и самых любимых для моей души – и в те дни от той женщины я просто млел.
Она была не просто красивой, а заставляла меня трепетать.
Хотя реальную (разумеется, совсем другую!) Ларису – единственную за всю жизнь – я присовокупил к своему списку десятилетиям позже…