Литературный призрак
Шрифт:
Быть не таким, как все, вот как я, – ничего хорошего.
Однажды мы с Кодзи пошли в Роппонги, он был в ударе и завел знакомство с двумя девчонками из Шотландии. Я-то сперва подумал, что они учительницы в какой-нибудь задрипанной английской школе, но нет, оказалось – «экзотические танцовщицы». Кодзи здорово говорит по-английски – в классе всегда был одним из первых. Я-то не особо налегал на английский – это девчачий предмет, но, когда открыл для себя джаз, призанялся английским дома, сам, чтобы читать интервью с великими музыкантами, а они все сплошь американцы. Но читать – это одно, а говорить – совсем другое. Поэтому Кодзи приходилось работать за переводчика. Так вот, эти девчонки сказали, что у них на родине каждый стремится быть не как все. Ради этого красят волосы в такой цвет, как ни у кого, покупают
У Кодзи возникли трудности с переводом последней фразы.
Я начал расспрашивать девушек про личное пространство: есть ли у них по жизни свой уголок. Подумал, такой разговор как раз в тему. Но ничего путного не добился, если не считать того, что в Японии, дескать, квартирки ужасно маленькие, а вот в Англии все дома с центральным отоплением. Потом подошли их приятели-моряки, здоровенные американские гориллы. Они без особого интереса смерили нас с Кодзи взглядом, и мы отчалили, решив, что самое время пропустить по стаканчику в баре.
Да, жизнь у меня, конечно, не такая, как у всех. В старших классах ко мне прикапывались из-за того, что нет родителей. Даже подработать и то было сложно устроиться – все равно как если у тебя родители корейцы. Людям до всего есть дело. Проще, конечно, было сказать, что родители погибли в автомобильной катастрофе, но я не собираюсь врать в угоду каждой дубовой башке. К тому же, если говорить о человеке, что он умер, судьба сочтет это намеком и пошлет ему смерть. В Токио слухи распространяются телепатически. Город гигантский, но всегда есть кто-то, у кого есть знакомый, который знает твоего знакомого. Анонимность не исключает совпадений, она только делает их более поразительными. Вот почему я до сих пор убежден, что мой отец вполне может зайти к нам в магазин.
Так что с младших классов я вынужден был драться. Я часто проигрывал, но это не важно. Таро, вышибала в баре Мамы-сан, всегда говорил, что лучше терпеть поражение в драке, чем терпеть обиду. Проиграть бой лучше, чем отказаться от него: так закаляешь волю, а это главное. Таро внушал мне, что уважают того, у кого сильная воля, а труса не уважает даже трус. Он учил меня, как ударить головой, если противник выше ростом, как бить коленом в пах, как выкручивать руки. Поэтому в старших классах уже мало кто решался меня задевать. Помню, однажды возле школы меня поджидала шайка молодых якудза: чьему-то брату я на перемене раскровенил нос. До сих пор не знаю, кто предупредил Маму-сан – Кодзи, наверное, – потому что она в тот день попросила Таро меня встретить. Он выждал, когда в парке меня окружили, потом подошел и напугал их до усрачки. Вот так-то. Мне только сейчас пришло в голову, что Таро, по сути, всегда был мне как отец.
В магазин вошел заскорузлый тип в кроваво-красном пиджаке. Не обращая внимания на меня, он отыскал стеллаж с Чарльзом Мингусом {25} и скупил почти все, что было на полках, включая раритеты. Купюры в десять тысяч иен он комкал, как туалетную бумагу. Его глазные яблоки странно подергивались в такт басам. Он водрузил на стойку картонную коробку, сложил туда купленное и ушел. Даже скидкой не поинтересовался, хотя я готов был ее предоставить. Я остался один на один с кучей денег и сразу позвонил Такэси, сообщить хорошую новость, мол, пусть заедет вечерком, заберет деньги – у него же вечно проблемы с наличными.
25
Чарльз Мингус (1922–1979) – выдающийся джазовый контрабасист и композитор.
– Вот это да! – обрадовался Такэси. – Тогда живем, малыш! Просто
В трубке слышались звуки галлюциногенной музыки, напоминающей мигрень, и стоны изнемогающей от щекотки женщины.
Сообразив, что вклинился не вовремя, я попрощался и повесил трубку.
А было еще только одиннадцать утра!
В старших классах Кодзи считался заучкой, а значит, тоже не таким, как все. Аутсайдером. Вообще-то, он мог бы пойти в школу гораздо лучше нашей, но, пока ему не исполнилось пятнадцати, отца часто переводили с места на место, и Кодзи нелегко было каждый раз заново приспосабливаться. К тому же у Кодзи всегда были страшные проблемы с физкультурой – спортсмен из него никакой. Клянусь, я не видел, чтоб он хоть раз за три года попал бейсбольной битой по мячу. А однажды, когда он размахнулся что было сил, бита вырвалась у него из рук, полетела, как баллистическая ракета, и угодила прямо в господина Икэду, нашего учителя физкультуры, который боготворил Юкио Мисиму, но вряд ли за всю свою жизнь хоть одну книгу прочел до конца.
От смеха меня скрючило пополам, поэтому я не видел, смеялся еще кто-нибудь или нет. Этот смех мне дорого обошелся: весь семестр мы с Кодзи убирали туалеты. Тогда-то я и узнал, что он увлекается игрой на фортепьяно. А у меня был саксофон. Так вот мы и подружились. Благодаря учителю физкультуры, из которого вышибло дух, и самым вонючим туалетам во всей системе национального образования.
В обед пришел один из наших завсегдатаев, господин Фудзимото. Прозвенел дверной колокольчик, и под порывом ветра затрепетали бумаги на прилавке. Господин Фудзимото засмеялся. Он всегда смеется, потому что рад меня видеть. Как обычно, он выложил на прилавок стопку книг для меня. Я каждый раз пытаюсь отдать ему деньги, а он каждый раз не берет. Говорит – это плата за мои консультации по джазу.
– Здравствуйте, господин Фудзимото! Как дела на работе?
– Отвратительно!
Господин Фудзимото говорит очень громко, при любых обстоятельствах, будто больше всего на свете боится, что его не услышат. А когда он хохочет от души, то просто чувствуешь, как звуковая волна толкает тебя в грудь.
Наш магазин находится между деловым кварталом Отэмати и издательским кварталом Отяномидзу, и наши покупатели, как правило, работают либо там, либо там. Отличить одних от других не составляет труда. У тех, кто имеет дело с большими деньгами, появляется сосредоточенный, голодный взгляд. Его трудно описать словами, но это так. Для таких деньги – внутреннее прибежище. К тому же деньгами можно измерять свою значимость.
А служащие издательств – совсем другой народ, они одержимы маниакальной веселостью. Господин Фудзимото – прекрасный тому пример. Он каламбурит без конца и бездарно. Вот образчик:
– Добрый день, Сатору-кун! Ты бы не мог попросить Такэси, чтобы он поставил сюда стул поудобнее? А то он, как всегда, гуляет, а тебе – сиди и сиди!
– Ну что вы! Я не сижу, я работаю, – с опаской возражаю я, предчувствуя развязку.
– А я и сказал – тебе «си-ди», CD! – хохочет он.
Я невольно морщусь, но его это не смущает. По нему, чем хуже, тем лучше.
На этот раз господин Фудзимото искал чего-нибудь в духе Ли Моргана {26} . Я порекомендовал ему «A Caddy for Daddy» [10] Хэнка Мобли {27} , и он купил пластинку не раздумывая. Я знаю его вкус. Чем фанковей, тем лучше. Я вручил ему сдачу, а он неожиданно посерьезнел, снял очки с толстыми стеклами, протер их и сказал более официальным тоном:
– Позволь поинтересоваться, Сатору, не намерен ли ты в следующем году подавать документы в колледж?
26
Ли Морган (1938–1972) – американский трубач, представитель хард-бопа.
10
«Кадиллак для папочки» (англ.).
27
…«A Caddy for Daddy» Хэнка Мобли… – Хэнк Мобли (1930–1986) – тенор-саксофонист, исполнял хард-боп и соул-джаз. Пластинку «A Caddy for Daddy» («Кадиллак для папочки») выпустил в 1965 г.