Литературный текст (Проблемы и методы исследования)
Шрифт:
В тексте рассказа Бунина нет прямых указаний на мистическую подоплеку случившегося. Бунинская "мистика" имеет подчеркнуто домашний, бытовой характер это весь комплекс народных примет, связанных со смертью и с зеркалом и перечисляемых повествователем в резюмирующей восьмой главке. Но интертекстуальные связи позволяют говорить об открытости событийного пространства произведения мистическим тайнам бытия. Так, в ночь смерти сестры полное ужаса ожидание повествователем непоправимого несчастья разделяет и стимулирует зеркало: "Но даже крикнуть я не смел --так тихо было в доме и так странно блестело зеркало, наклонно висевшее между колонок туалета и отражавшее покатый пол и дрожащий длинный огонь свечи, стоявшей возле кровати" (2, с.269). Ситуация напоминает страшную процедуру гадания перед зеркалом со свечой, когда в длинном зеркальном коридоре гадающий мог увидеть образ своей грядущей судьбы. Этот обычай в восьмой главке поминает нянька: "Вошла я это, матушка-барыня,
В рассказе практическое взаимодействие героя с зеркалом завершается тем, что он подвергает его своеобразной механической обработке - соскабливает в уголке каплю краски. И "чудесное стекло стало стеклом самым обыкновенным: прильнувши к тому месту, где я скоблил, можно было сквозь стекло видеть комнату..." (2, с. 273). Но это, естественно, ничего не объясняет, как не объяснил бы и закон зеркальной симметрии. На символику смерти работают и прочие детали приведенного описания. Так. "лебяжьи туфельки" коррелируют с самим зеркалом, поскольку лебедь - это древний символ гермафродитизма: "двое в одном", как и зеркало (эта связь символики прослеживается, например, в стихах Тютчева). Но в культурах мира образ лебедя традиционно связан также и со смертью: таков смысл знаменитой "лебединой песни" - прощальной, исполняемой на пороге смерти.
Тайна удвоения, содержащаяся в зеркале, помогает нам понять смысл народного обычая, который велит закрыть зеркало, едва умер человек. Этот обычай играет чрезвычайно важную роль в воспоминаниях бунинского повествователя. Можно предположить, что если (70) не закрыть зеркало, то есть вероятность перехода человеческой души в тот визуальный образ, что сохраняет в себе "стекло, намазанное ртутью", и этим образом заменится оставленное душой (умершего) тело. Отсюда - угроза оживления фантазма, воплотившаяся почти буквально (в грезе-сне) героя Бунина, когда он еще не понимал значения "оберега" няньки - черного коленкора, накинутого на зеркало.
Зеркало в произведениях Бунина - отнюдь не "образ идеального мира", о чем пишет Ю.Мальцев30, который, по всей видимости, связал зеркальные смыслы с блаженным безвременьем "истока дней", к коему всегда стремился вернуться писатель. Ведь именно зеркало, как было показано выше, открывает эпоху "познанья и сомненья" в душе маленького Арсеньева, а саму его душу поворачивает навстречу смерти. В мыслях М.Бахтина о "человеке у зеркала" есть такое высказывание: "Невозможность ощущения себя целиком вне себя, всецело во внешнем мире, а не на касательной к этому внешнему миру Пуповина тянется к этой касательной"31. Так вот, зеркало в рассказе Бунина можно представить как образ-аналог этой бахтинской касательной человека к миру и к самому себе. Оно позволяет герою-повествователю ощутить и осознать свое положение "на касательной". Более того, прямо увидеть его (еще раз напомним, что зеркало висит в комнате мальчика наклонно, т.е. по касательной к стене): "Мир весь передо мной, и, хотя он есть и позади меня, я всегда отодвигаю себя на его край, на касательную к нему"32. Таков, по Бахтину, удел развитого сознания и самосознания.
Положение "на касательной" можно считать присущим Бунину в особенной степени. Вся предметная реальность его рассказа предполагает тонкую балансировку между пугающей тайной "инореальностью'' и земным, осязаемым и ощущаемым нашими чувствами миром. Зеркало служит символом порога или двери между ними, и преодолеть этот nopoг (уйти в Зазеркалье) бунинский герой-повествователь так и не решается, что, в свою очередь, позволяет писателю сохранять реалистическую достоверность в описании вполне мистических событий рассказа.
В общем и целом остальные произведения Бунина, где встречается образ зеркала, лишь дополняют те прямые и символические его смыслы, что были обнаружены нами в рассказе "У истока дней".
В зависимости от художественного контекста, авторского замысла и прочих ''привходящих" факторов зеркало у Бунина, выступая в традиционной для него функции некоей переходности, пороговости, может тяготеть по реализуемому смыслу то к полюсу жизни, то к полюсу смерти (а в мировоззрении Бунина оба эти полюса амбивалентны и нерасчленимы33). Так и человек, смотрящийся в зеркало, может "идти" взглядом лишь по поверхности его (жизнь же, грубо говоря, есть поверхность бытия), вычерпывая из рождающихся в его сознании и памяти от соприкосновения с зеркальным стек(71)лом образов то, чего требует настоящий момент, и сам этот "момент" становится растяжимым внутри себя миг, одержимый непрерывностью вечности. Иной вариант "человека у зеркала" - проникание за поверхность, в таинственное Зазеркалье, что обычно связано с магией, а значит, с игрой со смертью. Бунин был, по
Е.А. ЯБЛОКОВ. "ДВУСМЫСЛЕННЫЕ" НАЗВАНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М.А.БУЛГАКОВА
г. Москва
0. Заглавия булгаковских произведений до настоящего времени, насколько нам известно, не были предметом специального изучения; авторы работ, посвященных творчеству Булгакова, касались этой темы лишь спорадически. Уже попытка первичной систематизации приводит к выводу о том, что среди заголовков художественных произведений Булгакова выделяется группа "двусмысленных" названий, отмеченных признаком "каламбурности" (в широком смысле); в их (74) смысловой структуре важное место занимает коллизия между прямым, "очевидным" (вернее, кажущимся таковым), стереотипным значением и тем дополнительным смыслом, который "проступает" при филологическом анализе произведения: вследствие этого и актуализируется возможность двойной интерпретации. Данное явление вполне вписывается в общую систему булгаковского стиля, в котором силен элемент логической игры. Разумеется, в том, что "первичный" смысл названия может быть подвергнут "корректировке", нет ничего уникального: таков механизм функционирования заглавий вообще. Речь может идти о специфическом характере отношений между "предтекстом" и текстом, о том, насколько существенно изменяется "первичный" смысл. И думается, в произведениях Булгакова эти отношения зачастую имеют достаточно "конфликтный", так сказать, гротескный характер: глубинный смысл заголовка оказывается достаточно неожиданным.
Если говорить лишь о художественных произведениях Булгакова, то отмеченное явление можно наблюдать по меньшей мере в 10 текстах: в романе "Белая гвардия", повестях "Роковые яйца" и "Собачье сердце", рассказах "Звездная сыпь", "Китайская история (6 картин вместо рассказа)", "Налет (В волшебном фонаре)", "No 13.
– Дом Эльпит-Рабкоммуна", "Тьма египетская", "Ханский огонь", "Я убил". Рассмотрим некоторые из них подробнее.
1. 0. Группа заголовков, построенных на паронимии (реальной или мнимой): "No 13.
– Дом Элъпит-Рабкоммуна", "Ханский огонь".
1. 1. "No 13.
– Дом Эльпит-Рабкоммуна". Здесь "внешний", фабульный смысл названия - контрастное сочетание двух непривычных для русского уха имен, каждое из которых символизирует особый период в истории дома и соответственно в истории России. В "социальном" отношении имена "Эльпит" и "Рабкоммуна", конечно, противопоставлены. Автор на первый взгляд стоит на стороне "старой" цивилизации, с горечью рисуя "ауто-да-фе", совершаемое руками "варваров".
Примечательно, однако, что гибель дома представлена в рассказе как событие не случайное, а закономерное: дом No 13 давно обречен, ибо империя, которую он символизирует, объективно была нежизнеспособна, подобно Риму эпохи упадка, недаром явно подчеркнут мотив разврата, "блуда". Характерны детали "блестящего" прошлого Дома - например, визит Распутина и ночная оргия в кв. No 3: "Смуглый обладатель сейфа, торговец живым товаром, Борис Самойлович Христи, гениальнейший из всех московских управляющих, после ночи у Де-Баррейна стал как будто еще загадочнее, еще надменнее"1. Или таинственная обитательница кв. No 2: "Счета женщины гасил человек столь вознесенный, что у него не было фамилии. Подписывался именем с хитрым росчерком" (2, с. 243). "И до самых верхних площа(75)док жили крупные массивные люди. Директор банка, умница, государственный человек, с лицом Сен-Бри из "Гугенотов", лишь чуть испорченным какими-то странноватыми, не то больными, не то УГОловными глазами, фабрикант (афинские ночи со съемками при магнии), золотистые выкормленные женщины" (2, с. 243). Даже во двор дома No 13 помещена обнаженная женщина - "каменная девушка у фонтана"(2, с. 242).
Стало быть, суть свершившегося политического катаклизма -превращение гнезда аристократического разврата, "притона" в "коммуну рабов" (ср. пьесу "Зойкина квартира", где главная героиня делает попытку сочетать обе модели: возродить тайный притон в условиях "жилтоварищества"). Явно не случайно фамилия Эльпит этимологически объединяет значения "Бог" и "катастрофа''2. И столь же важно, что в условиях новою социального строя фамилия домовладельца не канула в небытие (как и он сам), но продолжает играть роль мрачного символа: гибель "дома Эльпита" в огне - кара за совокупный грех прежних и нынешних обитателей. Таким образом, заглавие рассказа сочетает две парадигмы: бывший владелец - рабочая коммуна / разврат накануне конца света - сообщество рабов. Конечно, символика номера дома (No13) при этом становится еще выразительнее.