Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

Автор неизвестен

Тут бы козлику взять и нагадить, но было уже нечем.

Серые волки собственно козлика есть не хотели, а вот позабавиться - да. И они начали играть с козликом как кошка с мышкой, мягко пихая его лапой, наскакивая и отскакивая. гладили его по серой голове и катали по траве, причем делали это так неожиданно, что козлик не понимал, что же происходит. Постепенно игра стала принимать эротический оттенок. Неудивительно, что волки начали возбуждаться. И не откладывая это дело в долгий

ящик, пустили козлика по кругу, похотливо его насилуя, а козлик отвечал им взаимностью. А потом волки проделали это по второму разу.

Известно, что секс на природе возбуждает аппетит. И волки воздали должное аппетиту, отведав прелестной молодой козлятины. Результат - остались от козлика рожки да ножки._

Юрий Александров.

Сборник стихов==

* * *

Земля хранит мой белый белый череп...

И мое темя - мира новый полюс.

Пусть волны трав бегут в просторном поле,

пусть плещут в окоем или струятся через.

Я вытянул случайный этот жребий.

Забудется точивший волю глад.

Внимательный и равнодушный взгляд

коснется стебля, что пророс меж ребер...

* * *

С тех пор, как приказал течь годам Он,

я жил не здесь и время делил не с вами я.

Был я счастливым одиноким Адамом

и имел право всему давать названия.

Дав небу имя "небо", а дереву имя "дерево",

я поворачивался спиною к самым опасным тварям,

ведь я выдумал слова "верю вам"

и не хотел выдумывать "враг коварен".

Я терялся в высоких прибрежных травах,

которые для вод тяжелого озера

стали жесткой правильною оправой.

Лишь жаль было, что не посещает осень рай.

Имя появилось у каждого,

кто населял леса, названные мною садами.

Мир пел мне в уши всякой букашкою,

жужжавшей ласково: "О, ветхий Адаме..."

ПЕЙЗАЖ 8

о эти листья и плоды

из звона и из воска

в потеках радужной воды

стволов и стен известка

и где-то где-то далеко

благословляя явь

цепочка воплей петухов

стремится вкривь и вплавь

упругих капель крупнозернь

в томлении и ил

в пруду разбуженном грозой

царит как крокодил

вновь будто пьяный поцелуй

отчетлив и несух

коснется чмок воды пруда

лягушек сытых брюх

и жизнь ознобом и песком

огромный рот набив

под взвизги сада и зевак

разделась у крапив

ЕЙ

(РЭП ДЛЯ БЕЛЫХ)

Я понимаю и чувствую многое из...

Я понимаю и чувствую многое вне...

Старый, изящный, забытый людьми эгоист

делает явную явь все явней

и явней.

Запад парадов и подлость подъездов и дней.

Я завещаю Ей все, что еще напишу.

Видные виды на воду видней и видней.

Я не спешу, я еще никуда не спешу.

Я понимаю и чувствую многое о...

Я понимаю и чувствую многое за...

Я Ей поверил и верю на множество йот.

Я завещаю Ей мозг свой и эти глаза.

Дивная дива диванов дивней и дивней.

Желтая жидкость жутчает как в желобе желчь.

Я ощущаю Ее и себя ощущаю я в Ней.

Я обещаю Ей многое, многое сжечь.

Я понимаю и чувствую многое над...

Я понимаю и чувствую многое, но...

Тени скользящих под солнцем хламидо-монад

жизнь не лишают придуманных мною длиннот.

Запах народов, вокзалов, кочевий, дорог и стогов...

Город домов, что на месте опять не стоит.

Я понимаю и чувствую, но не готов

выйти из мрака и стать не собой вместо них.

ЛАМПА

Раскрытые книги истории свои начинали...

У меня была лампа без абажура.

Я предвкушал героические финалы.

Суть легко вылущивалась из словесных кожурок.

Я жег свою лампу ночами.

Я никуда не отлучался из комнаты.

Книжные истории кончались, едва начавшись.

В их финалах я не находил искомое.

Среди друзей жизнь желавших оцвечивать

я на время забывал накаленную нить мук.

Мы дружно гасили наши лампы и свечи.

Наши девушки любили вино и тьму.

Я примерял лампе разные абажуры.

Под ними она становилась тусклее.

Суть уже не вылущивалась из словесных кожурок.

Нечем было осколки событий склеить.

Далее интерес к лампе утратил я

Давних знакомых куда-то делись тела.

Последний абажур был тяжек как каска карателя

или взгляд политического деятеля.

Теперь вечер. Бархатна по столам пыль.

Пейзажи валятся в темень, у окна отдежурив.

Зажечь нечего. У меня больше нет лампы.

Остались только улыбки и абажуры.

* * *

В безоблачную пепельную ночь

луна, скупясь, пусть выделяет свет свой

ковчегу, Арарату, Ною, но

еще вернуться должен голубь с ветвью.

Все будет, все еще произойдет...

И твердью новой станет не земля,

а чистый вечный звонкий сизый лед.

На дне остались села и поля.

Под жирной тусклой красною чертой

на плоскости безумного покоя

я - патриарх. Я брежу чернотой,

глазок луны окован коей.

Мне ведом мрак огромного зрачка,

глядевшего в глазок во дни затмений,