Ллойс
Шрифт:
– А… да.. наверное.. отвел глаза скриптор.
– Да не вру я. У стрелков тоже есть кодекс, мальчик.[15] И он намного честнее вашего. Если меня наймут воевать против своих, я могу отказаться, вернуть аванс, и послать всех в задницу. И никто не будет меня осуждать, и стрелять в спину. И еще в этом кодексе сказано, что врать можно только врагу. А мы ведь не враги, правда? – Наемница с усилием разогнулась, покачнулась от веса устроившегося у нее на спине скриптора – Мелкий, засранец, а тяжелый как наковальня. И чем вас в легионе кормят?
– Я не засранец. И не мальчик - пробурчал подросток.
– Да? Удивилась наемница. А мне казалось, что оруженосец в легионе это только до семи лет. С семи до четырнадцати послушники. А потом уже
– Первый шаг дался тяжело. Второй чуть легче. Лицо Ллойс расколола злая, больше похожая на оскал бешенного зверя улыбка. Чуть больше тридцати километров по пересеченной местности. Бегом. С грузом на плечах. В мальчишке килограмм семьдесят, а еще пулемет и батарея.. Пустяки. Не впервой. Главное, чтобы этот придурок не отвалился и не потерял от боли сознания. Тащить на плечах коматозника то еще удовольствие. Тогда они вряд ли успеют в поселок до темноты.
– ---
– Слушай, как тебя там, Дохлая, да? Ну не бузи. Хватит мне дом громить. Обеспокоенно поглядывая на смотрящий ему куда-то в область живота ствол обреза старик примирительно поднял руки. Я ведь от оплаты не отказываюсь. Пол цинка девятки и двести грамм серебром. Половину ты уже взяла, значит..
– Это был кидок, Ленивец. А за кидалово платят по другому, весело улыбнувшись Ллойс, опрокинула на бок очередной шкаф с аккуратно расставленной в нем фарфоровой посудой, дождалась когда затихнет трески и звон. Удовлетворенно кивнула, и смачно плюнула, целясь на стоптанные ботинки замершего у опрокинутого стола старосты. Не попала. – Мой любимый ножик обошелся мне сто пятьдесят серебром, «Хронос» почти триста – придется возместить, а это еще не считая моих нервов. И ручки то свои механические опусти, опусти. Надеюсь, ты понимаешь, что прежде чем своими грабками до меня дотянешься, я тебе помидоры то отстрелю. По бабам бегать уже не получится. Надо же придумать такое. Мол, у тебя колония наноботов есть, что от всех болячек защищает. И боты, будто только половым путем передаются. И какая курица на такое клюнет?
– Есть колония. «Неприкасаемый» называется. Вздохнул старик, медленно опуская руки. Из семейства клещей, так что действительно передается. Только не надолго. Сломались боты. Размножаться не хотят. У меня отец в «Нанотех» работал. Я еще совсем мальцом был, когда он мне первичную культуру ввел. Остальные не успел. Под «горячий» дождь попал. За месяц упырем стал. А протезы и остальное я уже потом, в армии.
– Это же сколько тебе лет Ленивец? Удивленно вскинула бровь наемница.
– Сто двадцать восьмой пошел. Угрюмо буркнул старик.
– И не надоело юбки мять? В твоем-то возрасте дедуля. Насмешливо хохотнув, Ллойс, пинком отшвырнула в угол комнаты письменный стол. – Не развалишься?
– Не твое дело, пигалица. Еще учить меня будет. Раздраженно фыркнул старик.
– Ну, так возьмешь, что даю или дальше этот цирк продолжим? Ты ведь не права, Нежить, и сама это знаешь. Не обязан я тебе всю информацию по заказу давать. Да и не выполнила ты его. Батарей у тебя с собой нет.
– Как нет? Ненатурально огорчилась наемница. Неужели выпала? Не опуская оружия, девушка скинула с плеч потрепанный рюкзак и бросила его под ноги старосты. Смотри-ка, нашлась!
Неожиданно привлеченная донесшимся снаружи гомоном, Элеум позабыв про старосту подошла к окну и с интересом проводила взглядом целый выводок одетых в лохмотья детей тот пяти до семи лет.
– Тепличных рабочих детки. Пояснил Ленивец. На учебу идут. Грамоте учится.
–
– Конечно. Кивнул староста. Всех одинаково. А там уже как у кого мозги заточены. Кто врачом станет, кто теплицы ставить да технику чинить научится, ну а кто-то читать писать научиться и все.. Но учить надо всех. А то в скот превратимся.
– В мешке одна как договаривались. Немного «светится», так что я автомобильным колпаком прикрыла.[16] Буркнула неожиданно растерявшая почти весь боевой настрой девушка. Остальные твои архаровцы и Слепой Пью принесут. Завтра. Может быть. Отстали они немного. Запутали или еще чего. А может им моя растяжка не понравилась. Не бойся, там светошумовая. Тоже кстати оплатишь. Пару часов повоют и оклемаются. Наверняка требуху Серокожих еще принесут. И историю как они героически с ними воевали. А я тебя кинула и сбежала. Уж сделай девушке приятное, дай послушать, как они ее тебе это фуфло толкать будут. Что все не взяла не обессудь. Не люблю я тяжести таскать.
– И откуда ты такая взялась а? Вздохнув, Ленивец, заложив руки за спину начал задумчиво перекатываться с носка на пятку. – Тяжести таскать.. Принесла уже… тяжесть… на мою голову. В общинном доме сидит. Третью курицу, трескает. Проглот. Что я его дружкам, когда они сюда прибегут говорить то буду?
– А ты сам подумай, Ленивец, - наемница, опустив обрез, подняла лежащий среди раскиданных бумаг и книг стул и уселась на него верхом. – Допустим, порвешь ты меня сейчас. Ведь можешь, дедуля, можешь. Не прибедняйся. В тебе боевых имплантатов наверняка побольше, чем в самом крутом боевике Операторов. Пару пуль конечно словишь, но меня задавишь. А пацана прикажешь бритвой по горлу и в овраг. Но есть одна закавыка - его половина деревни видела. Все равно кто-нибудь проболтается. Железячники такого не прощают. С тобой даже разговаривать не будут. Просто возьмут поселок в кольцо и раскатают из минометов. Или тактикой долбанут, как в Красном. Любят они это дело. Чтоб в щепки да в дребезги, и только яма осталась. – Разглядывающая во время своего монолога лежащую рядом со стулом чудом уцелевшую в устроенном ей погроме расписную фарфоровую тарелку наемница с усмешкой наступила на нее каблуком. Раздался хруст. Староста болезненно поморщился.
– А так.. Ну сдашь ты половину батарей. Остальные заныкаешь. Парень ведь все равно в подвал не лез, так что не знает, сколько их там было. Скажешь, раскаиваюсь мол. Только недавно о супермаркете узнал, да бес попутал. Ветряки мол, сломаны, а теплицы освещать надо. Еще чего наплетешь. Слезу пустишь.. На лапу дашь конечно, чтоб на запчасти тебя болезного не разобрали. Выкрутишься, одним словом.
– Ветряки действительно сломаны. А ночи этим летом холодные. Вздохнул старик. Урожай пропадает. И производство прятать уже поздно. Рабе, врач от Бога конечно, но придурок конченый, когда парню ногу вправлял, ему сразу несколько колоний впрыснул. Засветил по полной. Шлемазл..
– А это тоже мои проблемы? Улыбнулась наемница.
– Авраама, зачем покалечила? У парня через неделю свадьба. Буркнул староста, и осторожно подняв с засыпанного осколками пола, колченогий табурет, присел на краешек. Кабинет мне разгромила..
– Не покалечила, а нос сломала. До свадьбы заживет. Нечего было мне в лицо ружьем своим тыкать. И шлюхой называть. Не люблю.
– Серокожих сколько?
– Всех. Их ведь четверо было, так? Задумчиво почесала переносицу Ллойс.
– Четверых. И нож сломала. В рукопашную значит.. Однако. Покачав головой тяжело вздохнул староста. Чего хочешь?
Элеум неторопливо убрала обрез в кобуру. Выщелкнула из пачки сигарету. Прикурила. И принялась загибать пальцы.
Помыться. Пожрать. Отоспаться пару дней. Цинк девятки. Килограмм серебра. Три сотни пятидесятого. Чуток аптеки. Пачку умного бинта. Пятьдесят аддиктола. Пятьдесят медшотов. Вы ведь здесь и его гоните, насколько я понимаю. Слишком уж в теплицах набор.. специфичный. И чаны с фтороморфом[17] рабочие.