Лобная местность
Шрифт:
Жить можно и в тюрьме. Есть даже баня по субботам. Ежедневная прогулка в тюремном дворе минут на сорок – пожалуйста. Это только поначалу первоходу безумно тяжело в неволе. А потом и соловей жить в клетке привыкает…
Вот тебе сказка, а мне бубликов вязка. Так что же там в ковше у баландёра?
Каша или горошница. Давали и курятину. Все переварено на несколько раз. Баланда – горячая похлебка: вода, лук, капуста и картофель, нарезанный кубиками. Чтобы варево не казалась пресным на вкус, заключенные добавляли в него сушеные петрушку и морковь, которые передавали им с воли.
– Родня на воле есть – будешь в хате есть, – пояснил Чечен мэру суть сытной жизни в СИЗО.
И здесь жизнь текла своим чередом.
Где-то через неделю пребывания мэра в камере «восемь-пять» ребровой Чечен стал спокойнее относиться к Несмышляеву.
Мэр не знал, что Качок и Чечен потрещали (поговорили) по его душу во время одной из прогулок в тюремном дворе. За пару недель до появления мэра в хате «восемь-пять» «семья» Качка и Чечена осиротела, когда ее покинул бывший начальник продовольственного склада дивизии Внутренних войск капитан Серега Кубышко. На воле Кубыш жил сытно. Тушёнку, масло, сахар, мясо задвигал барыгам, да забурел, проиграл в карты казенные деньги, оставив на голодном пайке целую дивизию.
Пару месяцев Кубышко провел в СИЗО, а после суда отправился на семерик (семь лет) в зону по этапу. Что ж, скатертью дорога. Все заключенные в следственном изоляторе с нетерпением ждут приговора, рассуждая о том, что срок мотать лучше на зоне, чем в СИЗО. Не зря же сутки в СИЗО граждане-начальники приравняли к полутора дням в колонии общего режима… И там Кубышко живет не тужит, с такой-то хлеборезкой определили бывшего интенданта в хлеборезы…
Чечен первым предложил Качку взять в семью Иванушку-дурачка.
Довод был железный: «Мэр – чувак не бедный, и кабанчика (посылки) ему матушка загоняет в хату – будь здоров, меня на воле так не кормили. А костюмы спортивные, шузы у дурачка – лорд их не имел».
На том кореша и порешили: сытного кабанчика надо держать на привязи, пока суд да дело. В СИЗО Качок и Чечен находились уже больше года, с нетерпением ожидая приговора. Но судебные заседания по их делам все время переносились. Два кореша, чтоб не скучать, каждый день делали в хате зарядку. Оба предпочитали спортивные костюмы. Качок чалился в черном «Адидасе», Чечен в красной «Пуме». И мэру Несмышляеву в сером спортивном костюме фирмы «Найк», который передала с воли мама, было куда как удобнее коротать суровые будни в хате, чем в пиджаке и брюках…
Так мэр был принят в семью.
Члены семьи в хате питаются вместе, консультируют друг друга да и просто базарят за жизнь чаще, чем с остальными сидельцами. Начитанного человека приятно послушать, тем более в камере, где развлечений негусто. А мэр Несмышляев когда-то преподавал историю в средней школе города Л.
Сокамерники узнали об этом от самого Ивана, после того как он разложил по полкам исторические причины противостояния России и Польши. Дело было так.
Диктор по радио что-то лепил на всю хату про давнюю неприязнь поляков к русским. На что Чечен сказал: «Отчего поляки против нас в залупу вечно лезут?» Вопрос был бесконечно риторический, но мэр ответил.
– Мирные
– Иван, а ты часом не историк? – поинтересовался Качок у Несмышляева, впервые назвав его по имени.
Такое обращение польстило мэру.
– Да. Историк. Окончил истфак университета с красным дипломом, а школу – с золотой медалью, – четко ответил мэр.
– Тогда добро пожаловать в академию, теперь турьма – твои университеты, – хохотнул Чечен так, что шрам над его верхней губой разгладился. – Качок у тебя за историю интересуется, а ты про школу в уши дуешь, медалист. Я в школе тоже грамоту имел за победу в кроссе. И медаль золотую давали. Только я ее потерял. А так бы до сих пор ходил в чемпионах.
– А какая история вас интересует? Древнего мира, Средних веков, отечественная? Ну и у каждой страны своя история, – сказал мэр.
Разговором Качка, Чечена и мэра заинтересовались все сидельцы камеры «восемь-пять». Даже Федька Плешивцев – маньяк-людоед с белесыми ресницами и туповатым взглядом. Этот серийный убийца несовершеннолетних девчонок и молоденьких женщин пускал тела убиенных на фарш, а после лепил пельмени из человечины и продавал их на базаре.
Сокамерники сторонились людоеда: «Мало ли что на уме у Федьки-маньяка. Подвесить бы его на крюк за причинное место, но кто захочет себе добавить тюремный срок?».
Людоед говорил редко, но услышав слово история, пробурчал под нос: «Лу-блу сказки». Быть может, начитавшись сказок про великанов-людоедов, подломил себе психику в детстве Федька-маньяк? Но не он был сегодня героем хаты «восемь-пять».
Несмышляев резко вырос в глазах сидельцев…
– Так ты в натуре историк, – удивился Чечен.
Интересные загоны были в камере на вес золота, а тут, как выяснилось, настоящий дипломированный историк сидел на соседней шконке.
– Не жмись, Ваня. Поделись историей. Так и время в хате быстрей затикает, – обратился к мэру Качок.
– Мне бы память освежить, я ведь лет 10 назад в школе преподавал, – ответил историк.
– Ты начни, а мы подскажем. Не томи, казнокрад интеллигентный, люди места заняли согласно купленным билетам, – недовольно загудела камера. – А то по жбану могут въехать…
ГЛАВА V
Гримасы историй
Историю стран, веков и континентов творят люди, насколько им позволяют силы и, конечно, прочие обстоятельства. И без божьего промысла тут, говорят, не обойтись. У всех сидельцев камеры «восемь пять» была своя история жизни. И в каждой четко просматривалась самая что ни на есть бесовская ухмылка.
Четверо из одиннадцати арестантов обвинялись в убийствах, еще шестеро подозревались в нанесении тяжких телесных повреждений… Мэр Несмышляев никого не убивал и не калечил, но и ему нашлось тут место. Чиновникам любого ранга, обвиняемым в должностных преступлениях, тоже нужно где-то сидеть под стражей.