Лобная местность
Шрифт:
За что были арестованы остальные сокамерники, мэр узнал не сразу. Каждый сиделец время от времени делился своей историей жизни или по доброй воле давал почитать материалы уголовного дела, которое изучал накануне суда прямо в камере. Только людоед Федька Плешивцев не желал рассказывать о прошлых своих житейских буднях. Да и что взять с сумасшедшего. Он и мяса-то в хате не ел. Тихарился на своей шконке в неприметном сером свитерочке, как моль в шкафу.
Остальным хотелось выговориться. Да и что еще делать, когда свободного времени навалом. Можно, конечно,
Какие еще радости в хате?
Ну похавал, что послал баландер, или расчехлил посылку с воли. Ну чифирнул. Ну вылепил из жёваного хлеба статуэтку дельфина или четки. Ну перекинулся в шахматишки с сокамерником на интерес. Например, на очередь прибраться в хате. Поставил мат, и вместо тебя дежурить будет проигравший.
Уборка в хате по графику. Каждый день тут начинался с мытья полов, параши и благодарки. Если на суд кого увезли из сидельцев, то дежурный прибирался тщательнее, чтобы арестант назад в СИЗО не вернулся – из суда чтоб на волю ушёл. Могли и под зад пнуть сокамернику при выходе из хаты на суд, «благословляя» не возвращаться назад. Такие поверья у арестантов.
В шахматных партиях Несмышляеву не было равных в хате «восемь-пять», поэтому он не дежурил вовсе. Выигрывал ли он от этого по большому счету – еще вопрос, потому что уборка – редкая возможность для сидельца косточки размять. Скучно же сутками сидеть на шконке тихо, да дышать ровно, чтоб не жрать драгоценный кислород.
Чтобы разогнать тоску, можно было, конечно, двинуть за парус к параше, «погонять лысого на Дуньку Кулакову» – картинку какой-нибудь смазливой дамочки. Мэр не развлекал себя в хате онанизмом. Стыдился. Лучше уж поболтать за жизнь да послушать историю жизни своего невольного соседа.
А уж если «нерв попер» у сокамерника, только слушай и запоминай его загоны, если, конечно, дело есть до него. Быль не сказка: из нее слова не выкинешь.
Шагает, значит, «нервный» по хате туда-сюда от двери до окна и шпарит, шпарит о том, что в душе накопилось.
Так мэр узнал историю Валеры Качка – бывшего начальника конвоя одной из зон, где мотают срок уголовники.
Товарищ старший лейтенант, отличник боевой и политической подготовки Валерий Качин во время несения службы застрелил генерал-майора внутренних войск.
На любовницу старлея врачиху Зинку командир дивизии Сафонов глаз положил.
– Ох и красивучая баба была эта Зинка – блондинка с длинными ногами и косой до попы, – вспоминал по нервяку Качок.
И начал прессовать генерал младшего по званию. Да еще и перед строем оскорбил: «Только хреном махать перед бабами можешь, старлей, а пошли тебя в бой, спрячешься за короткую юбку в медсанбате».
Затаил обиду старлей. Выпил вечером с горя грамм триста болгарского бренди «Слънчев бряг», разоружил дежурного по части, забрал у него два пистолета Макарова, сел в УАЗик и поехал квитаться с генералом.
– Что, честь офицерская была задета или перепил? – спросил у товарища
– О чести офицерской, Чечен, не солдатам рассуждать. Ну, и выпил, конечно. Ревность меня распирала. Ведь этот хрен в лампасах мою Зинку все-таки приласкал, – пояснил сидельцам мотив своего преступления Качок и продолжил рассказ…
Генералу сообщили, что пьяный и вооруженный офицер Качин едет к его дому. Комдиву бы спрятаться. Да куда там. Я, мол, генерал, буду бояться какого-то старлея. И рванул комдив навстречу судьбе. Они сошлись как в вестерне ковбои. Старлей выстрелил первым. Палил из двух стволов одновременно. Генерал упал лицом в снег, а Качок вогнал в лежащего обидчика 14 пуль.
– Хотел потом застрелиться, да духу не хватило, – грустно поделился пережитым Качок, когда градус его нервного рассказа начал спадать. – Где-то час в кювете просидел, а потом за мной пришли коллеги. Комбат Медведев мне сказал: «Валера, сынок, отдай мне оружие». Ну я и отдал.
– А что же Зинка? Шлет посылки? – спросил Качка Чечен.
– За два года, что я тут сижу один раз пришла на свидание. Так любовь и закончилась. Только матушка ко мне приезжает. Эх, скорей бы уже суд, – посетовал старший по хате и замолчал.
Не веселей была история жизни и у Чечена, ребрового хаты «восемь-пять».
Мамаша Сереги Лимаева, так звали Чечена по паспорту, с юных лет бухала беспробудно. Нагуляла по пьянке троих сыновей. Старший из них – Серега, когда подрос, записался в секцию рукопашного боя и добился спортивных успехов. Стал победителем первенства города по юношам. А потом ушел в армию, в десантуру. Там и отшлифовал свое убийственное мастерство, которое очень помогло ему выжить в Чечне.
В Чечне Чечен стал героем. Прикрывал отход своей роты в горах, а, когда кончились патроны в калаше, пошел в штыковую на «чехов». Их пятеро, Лимаев один, но с саперной лопатой. «Боевики» не стреляли, хотели живым взять «урус шакала», но просчитались.
Правоверным до смерти не повезло встретиться на узкой тропе с рукопашником. Старший сержант Лимаев вернулся с войны домой с Орденом Мужества на груди и яростной ненавистью ко всем жителям Кавказа, особенно к тем, кто совершает намаз. Три месяца перебивался Чечен на гражданке случайными заработками: где машину покрасит, где грузчиком или разнорабочим подкалымит. Но «повезло». Серьезные ребята, те, с которыми Лимаев в юности занимался рукопашным боем, протянули руку помощи бывшему десантнику. Подхарчили, обогрели, предложили хорошо оплачиваемую работу.
Так Чечен стал киллером.
– Ты зачем, Чечен, в киллеры подался? – не единожды спрашивал своего товарища Качок.
– Братьев младших надо было кормить, – всегда спокойно отвечал на этот вопрос Чечен. – Нет плохой работы, есть плохие люди.
Киллер Чечен отправил на тот свет троих уголовных авторитетов, на которых ему указали заказчики. Они же, заказчики, и сдали Лимаева ментам. А следователи так заплели мозги орденоносцу, что тот все им рассказал: кто кого заказывал, как он убивал, где хранил оружие.