Лодыгин
Шрифт:
Интересно, что Лодыгин изложил способ, которым можно заранее определить, сколько будет «жить» та или иная лампа при определенных условиях, а для лабораторных испытаний предложил особую схему и формулы.
Один, без помощников, очень ограниченный в средствах, Александр Николаевич провел за четыре года в Париже огромное количество опытов с угольными нитями, нашел методы их обработки, продлив срок их службы до 1000 часов и более, и сделал для читателей брошюры вывод: лампы накаливания будут экономичнее, чем дуговые.
Он только не сказал, на чем зиждилась его уверенность. А она зиждилась на том, что им были уже опробованы другие материалы для нитей
Печальная история с «Товариществом на вере» показала, что изобретение прежде всего надо патентовать в промышленной Америке. Он принимает приглашение фирмы Вестингауза работать в США, и по приезде туда, в 1888 году, когда угольные лампы наконец-то потеснили газовые, подает заявки на лампы с нитями накала из… железа и различных тугоплавких металлов.
В Америку он едет не один — в его жизни появляется Евдокия Федоровна Заседателева.
Выросла она в большой крестьянской семье, в селе Ягодном — тургеневских местах. Было у нее две сестры — Антонина и Наталья (Наталья в 80-х годах жила с мужем-народовольцем Николаем Сергеевичем Русановым во Франции).
И было три брата: Федор, известный отоларинголог, друг и личный врач певца Собинова, Иван — терапевт и Петр — он жил в Ягодном, крестьянствовал.
Евдокия Федоровна рано вышла замуж. Брак был крайне неудачным: муж — пьяница, дебошир. И вот Наталья Федоровна, узнав о горькой доле сестры, с согласия мужа Н. С. Русанова, пригласила ее во Францию, куда Евдокия Федоровна и уехала не разведясь.
О ее несчастливой судьбе Лодыгин был наслышан от Русановых. Долго ли, коротко ли было их знакомство, а только решили они пожениться. Хлопотали о разводе, только ничего не вышло — развод в России был в то время делом почти невозможным, тем более в крестьянской среде.
Об отношениях Лодыгина с Евдокией Федоровной рассказала ее племянница — москвичка Наталья Федоровна Заседателева-Миловидова:
«Детей у Евдокии Федоровны не было, а Лодыгин очень хотел стать отцом. Нелегко ей было с Александром Николаевичем — он-то весь день занят, изобретает, трудится, а ей что делать? Затосковала Евдокия Федоровна по родине, даже приезд младшей сестры Антонины не помог, и посещения достопримечательностей в Америке и Франции — Ниагарского водопада, например, не утешили. Стала проситься она домой. И видно, Лодыгин решил сам отвезти ее в Россию. От его кратковременного приезда на Орловщину остались в нашей семье стихи, написанные им в 1891 году».
Посвящены они Марии Ивановне Заседателевой, жене Петра Федоровича. Удивительная красавица — с синими печальными глазами, ярким румянцем, русыми косами до пояса, — Мария Ивановна обречена была с детства: врачи нашли у нее туберкулез. Родив в двадцать лет сына Костю, она совсем ослабла и в то лето, когда на Орловщине короткое время был Лодыгин, умерла. Тогда и написал Александр Николаевич эти стихи:
Василек между рожью густою, Ты росла сиротливо одна, От рожденья — под острой косою… Тебе смерть уж была суждена. Если б можно горячей любовью Эту смерть от тебя отдалить, Если б можно слезами иль кровью Нам пути ей к тебе преградить! Час пришел, и, головку склонивши, Вянуть стал голубой василек. Умерла ты, почти что не живши, НетПо стихам видно, как потрясла Александра Николаевича сама неотвратимость смерти — сделать ведь было ничего нельзя.
В семьях Заседателевых и Русановых, живущих сейчас в Москве, сохранились фотографии Александра Лодыгина и сестер Заседателевых у Ниагарского водопада, Германа Лопатина и других революционеров. С семьей Русановых, жившей в 80—90-х годах в Париже, Лодыгин был очень дружен.
Русанов Николай Сергеевич— двоюродный брат знаменитого полярника Владимира Александровича, пропавшего вместе с экспедицией без вести в 1912 году.
Активный народник пропагандистской группы Лаврова, Николай Сергеевич перешел к народовольцам, а затем вступил в партию эсеров. Философское мировоззрение его противоречиво: заявляя о согласии с марксизмом, Н. С. Русанов подвергал критике основные положения исторического материализма, который понимал как экономический материализм.
Но в этом клубке русановских разноречивых взглядов и положений немало верных мыслей о развитии общества.
Николай Сергеевич верил, что общество неизбежно придет от капитализма к коммунизму, что высший этап развития человека — цельная гармоническая личность, «в которой и материальные и идеальные элементы будут соединены в высшей гармонии». Так он писал в книге «Мировой рост и кризис социализма» в 1906 году.
Еще в предреволюционные годы Николай Сергеевич издал в Берлине воспоминания «На Родине», где рассказал о народническом движении в России, которого был столь активным участником: будучи студентом, добровольно ушел в «нелегальные», чтобы жить среди рабочих, был арестован, но оправдан судом присяжных — уже после процесса Веры Засулич, стрелявшей в Трепова.
Позже он издал вторую книгу — «В эмиграции», в которой рассказал о жизни русских политических изгнанников во Франции.
В примечании к воспоминаниям он предупреждает, что намерен «исключить все, что касается собственно интимной жизни меня самого и моих близких знакомых».
И действительно, почти нет в них упоминаний о семье жены, о друзьях, о личной жизни, а значит, и о гражданском браке Лодыгина с Евдокией Федоровной.
И даже о собственной женитьбе, не называя имени жены, он сообщает только потому, что одна из его первых статей понравилась Тургеневу, тоже жившему тогда на Орловщине, — «и это помогло победить сопротивление браку родителей девушки, которая с 1880 года стала моей женой».
Зато о Сергее Кривенко, товарище по делу и участию в народовольческой прессе, Русанов пишет много, сообщая, что в конце 70-х годов живал на квартире Сергея Николаевича, туда же захаживал часто и Лодыгин. Значит, знакомство их давнее, состоялось еще до отъезда в Париж.
Похоже, что в политической жизни русской эмиграции в Париже Александр Николаевич вряд ли участвует активно.
У него ведь есть маленький заводик, а при нем собственная лаборатория, где наконец-то можно работать дни и ночи напролет. И вот результат четырех лет — четыре крупных изобретения, десятки статей по специальным вопросам, брошюра, признание Французской обсерватории и французских ученых-электротехников. А лампы его освещают, как свидетельствует Фонтен, некоторые здания Парижа.
Он уезжает в Америку, вооруженный заявками на лампы с тугоплавкими металлами… Не для того ли, чтоб наблюдать реакцию на свое новое открытие и прессы, и человека, беззастенчиво присвоившего себе лавры первооткрывателя?