Логическая игра
Шрифт:
— Ну будет вам, будет, капитан! Не будьте так жестоки с ним. (Жестоки со мной, со мной! Да благословит тебя господь, Амелия!)
От столь нежданно свалившегося счастья чувства переполняли меня. Слезы стояли у меня в глазах, и я подумал:
— Мечта всей моей жизни свершилась! Я сфотографирую Амелию! Я был готов пасть на колени, чтобы возблагодарить её, если бы мне не мешала скатерть и я не знал, как трудно будет потом подняться из столь неудобного положения.
Однако позже, когда завтрак подходил к концу, я все же улучил момент и дал волю
— Сердце, трепещущее в этой груди, жаждет…
Наступившая тишина вынудила меня замолчать на полуслове. Сохраняя полнейшую невозмутимость, Амелия спросила:
— Вы, кажется, сказали, что жаждете выпить ещё чашечку чаю, мистер Таббс? Капитан Фланаган, не затруднит ли вас отрезать мистеру Таббсу ещё кусочек пирога с вареньем?
— Пирога почти не осталось, — ответил капитан, едва не уткнув свою огромную голову в означенный предмет. — Может быть, мне передать ему всю тарелку, Мели?
— Нет, сэр! — прервал я капитана, бросив на него уничтожающий взгляд, но капитан лишь ухмыльнулся и продолжал как ни в чем не бывало:
— Не скромничайте, Таббс, в кладовке хватит пирогов на всех.
Амелия с беспокойством посмотрела на меня, поэтому я усилием воли проглотил ярость и кусок пирога.
После завтрака, получив подробные указания относительно того, как пройти к домику, я прикрепил к камере накидку, позволяющую проявлять снимки на открытом воздухе, взгромоздил камеру на плечо и отправился в путь.
Проходя мимо окна, я увидел мою Амелию за рукоделием. Рядом с ней стоял этот идиот-капитан. В ответ на мой взгляд, исполненный неувядаемой любви, Амелия с беспокойством заметила:
— Боюсь, что аппарат слишком тяжёл для вас, мистер Таббс. Не нужен ли вам помощник, который бы носил камеру за вами?
— Или осел? — неуместно хихикнул капитан.
Я остановился и повернулся к окну, чувствуя, что достоинство Человека и свободу личности необходимо отстоять сейчас или никогда.
Обращаясь к ней, я сказал лишь: «О, благодарю вас!» — и послал ей воздушный поцелуй. Затем, глядя в упор на идиота, стоявшего рядом с ней, я прошипел сквозь стиснутые зубы: «Мы ещё встретимся, капитан!»
— Ничуть не сомневаюсь в этом, Таббс, — ответил непроходимый глупец. — Встретимся ровно в шесть, за обедом!
Дрожь охватила меня. Я изо всех сил попытался унять её, но безуспешно. Водрузив камеру на плечо, я с угрюмым видом отправился дальше.
Не успел я сделать и двух шагов, как самообладание вновь вернулось ко мне. Я знал, что её глаза неотрывно устремлены на меня, и зашагал по гравию своей прежней упругой походкой. Что значили в этот момент для меня все капитаны, вместе взятые? Могли ли они лишить меня душевного равновесия?
Холм, на котором стоял домик, находился примерно в миле от виллы «Розмари», и я изрядно устал и запыхался, прежде чем достиг конечного пункта своего путешествия, но мысли об Амелии придавали мне силы. Я выбрал наиболее выгодную точку съёмки с таким расчётом, чтобы на снимке был виден не только дом, но и фермер с коровой, бросил нежный взгляд на видневшуюся в отдалении виллу и, прошептав: «Для тебя,
Съёмка закончена! — закричал я в неудержимом порыве. — Амелия, ты моя!
Торопливо, дрожа от нетерпения, я накрыл голову накидкой и приступил к проявлению. Деревья на снимке оказались неразличимо размазанными. Нужно ли удивляться? Подул ветер и раскачал их немного. Впрочем, какое это имеет значение? Фермер?.За время экспозиции он успел пройти ярд или два, и я с прискорбием должен признать, что на снимке у него было несколько рук и ног. Впрочем, и это не имеет значения! Назовём фермера пауком, сороконожкой, как угодно! Корова? Как мне ни хотелось бы, справедливости ради я должен признаться, что у коровы на снимке отчётливо можно было различить три головы, а такое животное, хотя оно выглядит несколько необычно, не слишком живописно. Зато домик на снимке нельзя было спутать ни с чем. Крыша его не оставляла желать ничего лучшего.
— Взвесив все достоинства и недостатки снимка, — подумал я. — Амелия, конечно, сумеет…
В этот момент мой внутренний монолог был прерван: кто-то похлопал меня по плечу скорее повелительно, нежели деликатно. Высвободившись из-под накидки (нужно ли говорить, что каждое моё движение было исполнено спокойного достоинства), я увидел незнакомца. Сложения он был плотного, одет весьма безвкусно, с отталкивающим выражением лица и в зубах держал соломинку. Его компаньон обладал теми же отличительными приметами, выраженными ещё более ярко.
— Молодой человек, — начал первый незнакомец, — вы вторглись в чужие владения. Убирайтесь отсюда, да поживее!
Нужно ли говорить, что я не обратил внимания на подобное замечание и, достав бутыль с гипосульфитом натрия, приступил к фиксированию негатива. Незнакомец попытался остановить меня. Я оказал сопротивление. Негатив упал и разбился. Что произошло потом, я не помню. У меня сохранилось лишь смутное ощущение, будто я кого-то ударил.
Если вы сумеете найти в приведённых выше отрывках из моего дневника какое-нибудь объяснение моему нынешнему состоянию, я, разумеется, не буду иметь ничего против. Но со своей стороны, как уже говорилось, я могу сообщить вам лишь, что я разбит, ощущаю ломоту во всем теле, едва могу пошевелиться, с головы до пят покрыт синяками и не имею ни малейшего представления о том, что со мной приключилось.
V. ВОСЕМЬ ИЛИ ДЕВЯТЬ МУДРЫХ СЛОВ О ТОМ, КАК ПИСАТЬ ПИСЬМА
Если вы хотите ответить на другое письмо, то лучше всего достать это письмо и перечитать его заново, чтобы освежить в памяти то, на что вы собираетесь отвечать, и нынешний адрес вашего корреспондента (в противном случае вы отправите письмо по его постоянному адресу — в Лондон, хотя он предусмотрительно сообщил вам свой подробный адрес в Торквее).