Логика
Шрифт:
Первая посылка практического вывода выражает ту цель, которую ставит перед собой действующий субъект. Эта цель может быть стандартной, общей для всех представителей рассматриваемого сообщества, или индивидуальной, продиктованной особенностями той ситуации, в которой действует конкретный субъект.
Посылки оправдания (понимания) всегда включают по меньшей мере одну оценку и его заключение является оценкой. В обычном языке граница между описательными и оценочными утверждениями не является ясной, одно и то же предложение способно в одних случаях выражать описание, а в других — оценку. Неудивительно поэтому, что разграничение объяснения и оправдания не всегда является простым делом.
Рассматривая творчество З.Фрейда в контексте эпохи, К.Юнг пишет: «Если… соотносить учение Фрейда с прошлым и видеть в нем одного из выразителей неприятия нарождающимся новым веком своего предшественника, века девятнадцатого, с его склонностью к иллюзиям и лицемерию, с его полуправдами
В истолковании Юнга, Фрейд — прежде всего бунтарь и ниспровергатель, живший в период крушения ценностей уходящей в прошлое викторианской эпохи. Основное содержание учения Фрейда — не новые идеи, направленные в будущее, а разрушение морали и устоев, особенно сексуальных устоев, викторианского общества.
Если бы выделяемые Юнгом особенности индивидуального характера Фрейда и главные черты предшествовавшей эпохи были описанием, предлагаемый Юнгом анализ можно было бы считать объяснением особенностей творчества Фрейда. Но утверждения Юнга могут истолковываться и как оценки характера и эпохи, достаточно распространённые, может даже показаться общепринятые, но тем не менее именно оценки, а не описания. Можно быть уверенным, что, скажем, через сто лет девятнадцатый век будет оцениваться совершенно иначе, точно так же, как по-другому будет оцениваться направленность творчества Фрейда. Если речь идёт об оценках, то анализ Юнга является уже не объяснением, а оправданием творчества Фрейда, призванным дать понимание этого творчества. Вряд ли между этими двумя возможными истолкованиями суждений Юнга можно сделать твёрдый и обоснованный выбор.
4. ПОНИМАНИЕ ПРИРОДЫ
Если в гуманитарном знании процедуры истолкования и понимания обычны, то в естественных науках они кажутся по меньшей мере редкими. По поводу идеи «истолкования природы», ставшей популярной благодаря Ф.Бэкону, В.Дильтей ясно и недвусмысленно сказал: «Понимание природы — interpretatio naturae — это образное выражение».
Иного мнения о понимании природы придерживаются учёные, изучающие её.
Одна из глав книги немецкого физика В.Гейзенберга «Часть и целое» симптоматично называется «Понятие понимания в современной физике (1920-1922)». «Позитивисты, конечно, скажут, что понимание равносильно умению заранее рассчитывать, — пишет Гейзенберг. — Если можно заранее рассчитать лишь весьма специфические события, значит, мы, поняли лишь некую небольшую область; если же имеется возможность заранее рассчитать многие и различные события, то это значит, что мы достигли понимания более общих сфер. Существует непрерывная шкала переходов от понимания очень немногого к пониманию всего, однако, качественного отличия между способностью заранее рассчитывать и пониманием не существует». «Умение рассчитать» — это способность сделать точное количественное предсказание. Предсказание есть объяснение, направленное в будущее, на новые, ещё неизвестные объекты. Сведение понимания к «умению рассчитать» является, таким образом, редукцией понимания к объяснению.
Гейзенберг приводит простой пример, показывающий, что такая редукция неправомерна: «Когда мы видим в небе самолёт, то можем с известной степенью достоверности заранее рассчитать, где он будет через секунду. Сначала мы просто продлим его траекторию по прямой линии; или же, если мы успели заметить, что самолёт описывает кривую, то учтём и кривизну. Таким образом, в большинстве случаев мы успешно справимся с задачей. Однако траекторию мы все же ещё не поняли. Лишь когда мы сначала поговорим с пилотом и получим от него объяснение относительно намечаемого полёта, мы действительно поймём траекторию».
О расхождении объяснения и понимания можно говорить применительно не только к взаимодействию природы и человека, но и к самой природе, рассматриваемой вне контекста целей и намерений человека. По поводу вопроса, понял ли он эйнштейновскую теорию относительности, Гейзенберг, в частности, говорит: «Я был в состоянии ответить лишь, что я этого не знаю, поскольку мне не ясно, что, собственно, означает слово „понимание“ в естествознании. Математический остов теории относительности не представляет для меня трудностей, но при всем том я, по-видимому, так ещё и не понял, почему движущийся наблюдатель под словом „время“ имеет в виду нечто иное, чем покоящийся. Эта путаница с понятием времени остаётся мне чуждой и пока ещё невразумительной… У меня такое ощущение, что я в известном смысле обманут логикой, с какой действует этот математический каркас. Или, если хочешь, я понял теорию головой, но не понял сердцем». Гейзенберг обосновывает своё сомнение в возможности отождествлять предварительную
Другой пример касается электричества. Когда в конце XVIII в. были точнее изучены электрические явления, существовали весьма точные расчёты электростатических сил между заряженными телами. В качестве носителей этих сил выступали тела, как и в ньютоновской механике. Но лишь после того, как Фарадей видоизменил вопрос и поставил проблему силового поля, то есть разделения сил в пространстве и времени, он нашёл основу для понимания электромагнитных явлений, которые затем Максвелл смог сформулировать математически.
Эти примеры показывают, что пониматься могут не только поступки человека, но и явления природы, применительно к которым невозможно говорить о «намерениях» и «целях».
Понимание природы есть оценка её явлений с точки зрения того, что должно в ней происходить, т.е. с позиции устоявшихся, хорошо обоснованных, опирающихся на прошлый опыт представлений о «нормальном», или «естественном», ходе вещей. Понять какое-то природное явление значит подвести его под стандартное представление о том, что происходит в природе. Проблема понимания встаёт в естествознании, как правило, только в моменты его кризиса, когда разрушаются существующие стандарты оценки изучаемых природных явлений. Если какая-то область явлений описывается одной, в достаточной мере подтверждённой и хорошо вписывающейся в существующую систему знания теорией, то данная теория определяет как то, что происходит в рассматриваемой области, так и то, что должно в ней происходить в обычных условиях. Теория и описывает, и предписывает естественный ход событий. Дескриптивная и прескриптивная интерпретация основных положений теории (её законов) не различаются, объяснение и понимание, опирающиеся на эти законы, совпадают. Как только в рассматриваемой области обнаруживаются аномальные с точки зрения теории явления, даваемые ею объяснения и понимания начинают расходиться. Когда возникает конкурирующая теория, относящаяся к той же области, расхождение объяснения и понимания становится очевидным, поскольку представление о естественном, и значит единственном, ходе вещей расплывается. Возникает возможность объяснения без понимания и понимания без объяснения.
Понятие естественного хода событий является ключевым в проблеме понимания природы. Пока что это понятие столь же неясно, как и понятие понимания природы.
«Любая физическая теория говорит нам, — пишет современный американский философ А.Грюнбаум, — какое индивидуальное частное поведение физических сущностей или систем она считает „естественным“ при отсутствии каких-либо видов возмущающих влияний, которые она рассматривает. Одновременно с этим точно определяются влияния или причины, которые рассматриваются в этой теории как ответственные за какие-либо отклонения от того поведения, которое предполагается „естественным“. Однако, когда такие отклонения наблюдаются, а теория не может сказать, какими возмущениями они вызваны, то в таком случае её предположения относительно характера „естественного“, или невозмущаемого, поведения становятся сомнительными». Теория постоянно стремится к тому, чтобы предписываемый ею естественный ход событий совпадал в известных пределах с реальным их ходом, чтобы «должен» не отрывалось от «есть», а понимание, достигаемое на основе прескриптивно интерпретированных законов теории соответствовало тем объяснениям, которые строятся на основе этих законов, истолкованных дескриптивно. Если намечается существенное расхождение «естественного порядка» и реального хода событий, теория должна быть способна указать те возмущающие причины, которые искажают второй ход событий, несут ответственность за отклонение его от первого.
Для механики Аристотеля было естественным, что равномерное движение не может продолжаться бесконечно при отсутствии системы внешних сил. В механике Галилея тело, движущееся равномерно и прямолинейно, сохраняло свою скорость без внешней силы. Сторонники Аристотеля требовали от Галилея указать причину, которая не позволяет телу стремиться к состоянию покоя и обусловливает сохранение скорости в одном и том же направлении. Поведение движущихся тел, как оно представлялось механикой Галилея, не было естественным с точки зрения механики Аристотеля и не было понятным для её сторонников.