Логово врага
Шрифт:
Не желая терять драгоценное время да и не видя смысла в том, чтобы издеваться над недостаточно подготовленным противником и заставлять его истекать кровью, Аламез завершил скоротечную схватку неглубоким, но быстрым выпадом с уколом в грудь, а точнее, прямо в сердце. В отличие от дротиков, которые он только начал учиться метать, мечом Дарк владел достойно, и поэтому ему не понадобилось второй попытки. Промахнувшийся и вновь ринувшийся в атаку враг повстречался с клинком моррона, испустил тяжкий вздох, выронил оружие, упал и уже более не подавал признаков жизни. Природа щедро наградила шеварийца иммунитетом к опасному яду, но почему-то вставить стальное сердце в грудь позабыла.
Поскольку вокруг не нашлось трофеев, достойных внимания, а подъедать жалкие объедки с почти опустошенных тарелок Аламезу не хотелось, он сразу приступил к сбору
Глава 2
Печать вырождения
Человек разумный отличается от обычной особи человеческого вида не напускным, умным выражением лица, а тем, что не может и пары минут прожить без раздумий. Его трудолюбивый мозг работает всегда, каждую минуту бодрствования и непрерывно обрабатывает поступившую информацию, как совершенно новую, так и ту, что попала в него несколько дней, а может, и недель назад. Когда же достойной пищи для раздумий не находится ( что случается крайне редко), разум берется либо за фантазии, либо за реконструкции воспоминаний и прокручивает картинки из прошлого, пытаясь создать альтернативную цепь причинно-следственных событий. Таким образом, личности, привыкшей мыслить и считающей это вполне естественным процессом, не скучно никогда, даже если вокруг уже давно ничего не происходит, а контакт с окружающим миром ограничен сырыми и холодными стенами тюрьмы.
Анри Фламмер отлично помнил, при каких обстоятельствах стал узником, но только не знал ни как давно, ни где именно в заключении находится. Трудно ориентироваться в пространстве и времени, когда висишь на цепях в кромешной тьме, а жестокие тюремщики лишь пытают тебя и не расщедриваются на похлебку. Глаза пленника не видели ничего, даже собственной груди, хоть голова частенько к ней склонялась; нос не чуял не только типичных тюремных запахов, но даже собственного пота; а уши отвыкли от звуков, их уже давненько не баловали ни крики истязаемых собратьев-узников, ни даже мерное постукивание капель воды о каменный пол. Кожа моррона не ощущала холода, хоть вряд ли пленившие его вампиры отапливали то странное место, в котором он находился. Единственное, что все еще связывало его с окружающим миром, была боль – острая, мучительная во время пыток, а затем ноющая, непрерывная, как доставляемая медленно заживающими ранами, так и резью в кистях, чересчур крепко сжатых сталью кандалов.
Будь он человеком, а не морроном, уже давно бы обессилел и умер, но Коллективный Разум упорно поддерживал в нем жизнь, то ли в надежде, что однажды прославленный воин ухитрится бежать, то ли просто не в состоянии прервать его жалкое, не только бесполезное и беспомощное, но и весьма болезненное существование. Защитник всего человечества и создатель всех морронов боролся за жизнь своего творения, исцеляя его тело от ран и пополняя жизненные силы, хотя во всех смыслах этого лучше было бы не делать. Освободиться Фламмер не мог, он был недостаточно силен, чтобы голыми руками разорвать крепкие цепи; а мучители вряд ли бы его отпустили, вне зависимости от того, добились бы или не добились бы своего. С другой же стороны, Анри понимал, что, сам того не желая, представляет большую угрозу как для остальных соклановцев, так и для их создателя, ведь палачи, которых он даже ни разу не видел, охотно копались в его голове, в пока еще жалких попытках выудить ценную информацию.
Все пытки были похожи одна на другую, и их числу моррон уже потерял счет. Они начинались с того, что кто-то бесшумно подкрадывался к подвешенному на цепях пленнику во тьме и очень болезненно проникал внутрь его тела, прокалывая кожу сразу во многих десятках мест и безжалостно разрывая судорожно трясущиеся в жуткой агонии боли мышцы. Десятки невидимых, мучительно продвигающихся по живому организму щупалец каждый раз неизменно устремлялись к голове узника и, физически проникнув в мозг, начинали обшаривать его мысли. Анри не сомневался, что тюремщикам стало известно все о его долгой жизни: где, когда и с кем он воевал; кого любил, кого убил; и с кем какое вино распивал. Они наверняка могли составить подробнейшую биографию прожившего несколько сотен лет солдата и в отличие от него самого прекрасно помнили, скольких людей, эльфов, вампиров, орков и прочих
Вот только то, что мучители хотели выудить из его головы, так и оставалось для них загадкой. Какая-то часть мозга моррона не принадлежала ему самому. Именно в нее и хотели проникнуть невидимые, тонкие, как нити, щупальца. Однако во время каждого дознания они наталкивались на непреодолимую преграду в сознании и уползали ни с чем, с позором ретировались из его изможденного, балансирующего на грани жизни и смерти тела, но лишь для того, чтобы через какое-то время снова вернуться и посвятить себя бессмысленному труду.
Бесчисленное количество раз Анри чувствовал, что умирает, но когда до спасительного избавления от мук оставалось совсем чуть-чуть, его организм начинал восстанавливаться: разорванные ткани срастаться, а кожа в местах проникновения инородных предметов затягиваться. Коллективный Разум не давал ему умереть, почему-то уверенный, что врагам никогда и ни за что не проникнуть в самую важную зону мозга моррона, закрытую даже для него самого.
Фламмер очень сильно устал, как физически, так и душевно. Его беда была в том, что все время заточения он находился в сознании ( за редкими перерывами на сон) и поэтому воспринимал свое существование как бессмысленную, нескончаемую беготню по замкнутому кругу. Боль пыток сменялась муками медленного восстановления, а затем наступало непродолжительное ожидание нового «визита» непрошеных и ненавистных невидимок-гостей, с ослиным упрямством бьющихся головами в запертые двери разума моррона. Анри не был уверен, что именно враги искали, но полагал, что они таким образом тщетно пытались «нащупать» связь, существующую между Коллективным Разумом и каждым морроном. Обнаружение этого мысленного, недоступного обычным органам чувств канала могло обернуться страшной бедой, причем не только для соклановцев Фламмера, но и для человечества в целом. Вампиры шеварийского клана Мартел смогли бы через него напрямую воздействовать на Коллективный Разум и натворить множество непоправимых бед.
Когда враг ворвался в дом, нужно разрушить родное жилище! Когда город охвачен бубонной чумой, стоит его сжечь! Руководствуясь исключительно соображениями собственной безопасности, Коллективному Разуму уже давно стоило бы прервать мучения плененного моррона, просто-напросто оборвать с ним связь и позволить своему верному солдату умереть от ран. Однако субстанция, объединяющая человеческую общность и защищающая людей от всевозможных бед, вела себя довольно беспечно, не воспринимая попытки врагов всерьез, и не желала расставаться с полюбившимся инструментом исполнения своей воли. Она врачевала истерзанную плоть Анри бесчисленное множество раз, а в дюжине случаев и воскрешала…
Все чего-то боятся: одни разорения, другие пауков, а третьи показаться смешными. Но есть страх, который испытывают все без исключения люди, это страх не перед надвигающейся смертью, а перед сопутствующими ей мучениями. Даже те отчаянные или отчаявшиеся храбрецы, кто не видит смысла дальше жить и поэтому либо ежедневно пускаются навстречу опасным приключением, либо просто вешаются в сарае, испытывают этот всемогущий страх, от которого нет исцеления. Личин у мучений много, всех их не перечесть, как и нельзя сказать, какая из них страшнее. Все люди рано или поздно умрут, никто не надеется жить вечно, но в глубине души каждый мечтает, чтобы его уход был легким и безболезненным. И вот когда наступает момент преддверия тяжкой смерти; тот самый момент, когда человек понимает, что ему предстоит покинуть мир живых, но перед этим часы или дни пострадать, то чаще всего у него начинается паника, дикая агония съежившегося от страха мозга, с которой лишь единицам суждено совладать…
…Положив последний дротик в котомку, Дарк наконец разогнулся и окинул беглым взором окрестности, о чем тут же и пожалел. В этот миг моррон по-настоящему испугался, его сердце и мозг пленил страх неминуемой и очень мучительной смерти. От вида грозного хищника, приготовившегося к прыжку, моррон не оцепенел бы; не лишило бы его способности действовать и приближение целого отряда вампиров, в схватке с которым ему явно было не устоять. Но это было другое, совершенно другое жуткое зрелище, от которого веяло безысходностью, тщетностью сопротивления, вмешательством могущественных потусторонних сил и предстоящими муками; жуткими болями, которые растянутся на долгие-предолгие часы.