Логово врага
Шрифт:
В череду привычных событий внезапно ворвалось новое, неизвестно чем грозящее явление. Уши мерно раскачивающегося на цепях моррона пронзила острая, резкая боль, как будто в них сразу с обеих сторон ударили молнии. Закричать Анри не успел, сошедшиеся в его голове электрические разряды парализовали все до единой мышцы тела и объяли пламенем терзаемый щупальцами мозг. Нет, конечно, на самом деле никакого огня внутри головы моррона не вспыхнуло, но неспособному в этот момент даже худо-бедно дышать Фламмеру показалось, что ему за считаные доли секунды выжгли все содержимое черепной коробки, включая глаза, которые, по его субъективному ощущению, вот-вот должны были раздуться и лопнуть.
Странное состояние продлилось чуть долее секунды, а затем началось твориться то, что моррон никак не мог объяснить. Клубок щупальцев задергался и распался. Большинство
В следующее мгновение моррона с ног до головы обдало обжигающим холодом, как будто дунул огромный северный великан, непонятно зачем посетивший тюрьму и неизвестно ради чего решивший навеки превратить пленника в скульптуру изо льда. Сознание тут же померкло, но всего за миг до того, как связь с окружающим миром была потеряна, Фламмер увидел, как лопаются крепкие цепи, на которых он так долго провисел, а также услышал надсадный отрывистый рев трубы. В тюрьме что-то случилось, стражники подняли тревогу…
« Семь бед – один ответ!» – Дарк не ставил под сомнение правдивость этой народной мудрости, но его личный опыт убеждал, что она до конца не доработана. И хоть краткость, как известно, является сестричкой таланта, но далеко не всегда родные сестры похожи друг на друга как внешне, так и характерами. Порой случается, что одна сестра – писаная девица-красавица, а на другую без содрогания не взглянешь; одна сам образец кротости и иных девичьих достоинств, а другая – хитрая, спесивая, самовлюбленная пройда, которой палец в рот не клади. Краткость выражает лишь основную мысль изречения, опуская когда несущественные, а когда и весьма значимые нюансы, в корне меняющие смысл поговорки. За семь бед действительно приходится отвечать лишь однажды, и с этим трудно поспорить, но в жизни частенько выходит так, что беды творят одни, а держать ответ за них вынуждены другие. Надо признаться, это весьма несправедливое разделение труда – одни варят кашу из неприятностей, а другие ее как могут расхлебывают, платя втридорога за чужие грешки иль глупости!
Вернувшись в звериную нору, Дарк не бросился сразу вскрывать бочонки, а какое-то время расхаживал по убежищу взад-вперед, не столько размышляя над дальнейшими действиями, сколько уповая на чудо. Ему почему-то казалось, что Румбиро Альто и Сыны Великого Горна не могли, просто не имели права погибнуть. Он надеялся… он искренне надеялся, что вот-вот в опустевшем логове вновь возникнет магическое свечение, из которого гордо выйдут старый друг и еще хотя бы парочка-тройка израненных, но все же способных воевать гномов. В этом случае проклятые узилища-бочонки можно было бы вообще не вскрывать и по завершении опасного похода так и доставить в них агентов разведки пред светлые очи фон Кервица; изрядно пьяных, ничего не знающих и не помнящих, но зато живых и здоровых. Аламез был даже готов часть пути пронести один из бочонков на собственных плечах, лишь бы не будить занудливой, своенравной Ринвы и не выслушивать ее недовольного бурчания, сводящего с ума ничуть не хуже, чем капли холодной воды, непрерывно барабанящие по темечку. Но более моррон опасался не постоянных, неприятных разговоров, а губительной непредсказуемости, которой просто веяло от девицы. Чутье редко подводило Дарка, и теперь оно ему подсказывало, что навязанные ему попутчики еще натворят немало бед, за которые ему придется сурово расплачиваться, и не исключено, в конце концов, поплатиться собственной головою.
Факел медленно, но непреклонно угасал. Его свет стал уже не таким ярким, как ранее, а чудо, к сожалению, так и не произошло. Померкнувшее однажды зеленое свечение не желало возвращаться в тихую подземную обитель. В ожидании несбыточного Аламез потерял время, много времени, но зато ему в голову пришла простая, как все гениальное, мысль, воплощение которой в жизнь позволило бы избежать большей части предстоящих мучений. Если в первом вскрытом бочонке
Дарк не сомневался, что после недолгих раздумий ( и то ради соблюдения приличий) Крамберг согласится с ним. Во-первых, разведчик был сам далеко не в восторге от частенько вызывающего поведения любимицы их общего шефа. Во-вторых, Вильсет не только боялся бывшего командира, но и искренне уважал, поскольку долго ходил под его началом и много раз убеждался, что рыцарь фон Херцштайн способен на многое, но только не на низкий, подлый поступок. Таких рыцарей мало, а известная формула «без страха и упрека» применительно к большинству благородных воителей – всего лишь слова, к сожалению, лишь изредка подтверждаемые делами. Принятие предложения Дарка об увеличении срока заточения спутницы стало бы своеобразным знаком доверия и расположения, которое могло бы вскоре привести к примирению. Это был бы реальный шанс для Крамберга сократить ряды своих недоброжелателей на одного серьезного врага. И наконец, в-третьих, запоздалое освобождение Ринвы не дало бы не в меру напористой девице возможность присвоить себе все их общие заслуги. Скорее всего, во время отчета о походе красавица все повернула бы так, что достижения небольшой боевой группы стали бы исключительно ее заслугами, а все до одного промахи произошли только по вине прямолинейных, нерасторопных тугодумов-напарников. Нет, однозначно, Крамберг должен был согласиться с предложением Дарка, ведь он не был сам себе врагом и не собирался отказываться от заслуженной части вознаграждения.
Мечта о покое в пути и об отсутствии фактора женской непредсказуемости согрела сердце моррона, жаль только, что ненадолго. Она развеялась, как туман поутру, когда Дарк вскрыл мечом крышку одного из бочонков. В нем, как назло, оказалась Ринва; вся покрытая вязкой, подсыхающей слизью, в которую превратилось дорогое вино то ли вследствие перемещения через портал, то ли в результате нарушения условий хранения и слишком долгого физического контакта с погруженным в него живым существом. Желая исправить ошибку, Аламез быстро захлопнул едва приподнятую крышку, но было уже поздно. Узница внутри бочонка зашевелилась, заворочалась и тихонько застонала, впрочем, это мог быть вовсе не стон, а один из нечленораздельных звуков, которые пьянчужки частенько издают во сне. Таким образом, раздосадованному моррону не осталось иного выбора, как только распрощаться со своим более чем скромным желанием покоя и подсунуть лезвие меча под крышку второго бочонка.
На этот раз глазам освободителя предстало еще более интересное зрелище. Вина в бочонке с Крамбергом вообще не осталось, так что в вязкую, липкую слизь превращаться было нечему. По раскрасневшейся, отекшей и умильно улыбающейся роже Вильсета Дарк сразу понял, куда подевалась, как минимум, треть бочонка куэрто, причем еще до телепортации. Характерный, стоялый запах совсем иной жидкости, мгновенно ударивший моррону в нос, лишь подтвердил его предположение об успешно протекшем процессе естественной переработки хмельной влаги во вторичный, годный лишь для удобрения соседских цветочков продукт. Впрочем, большая часть жидкости наверняка еще оставалась внутри опухшего разведчика.
Откупорка сразу двух бочонков была большой ошибкой. Воздух пещеры мгновенно пропитался винными парами и другими столь же неприятными запахами, весьма затруднившими дыхание. А их живые источники не только очнулись от дурманного сна, но и заворочались, совершая первые неловкие попытки вытянуть затекшие конечности. Пока что потуги разведчиков были неосознанными и тщетными, бочонки лишь немного шатались, но вскоре разумы узников должны были избавиться от оков забытья, а руки окрепнуть настолько, чтобы сдвинуть тяжелые крышки, не выпускавшие наружу остатки паров и не впускавшие внутрь узилищ свежий воздух. Этого пленительного комично-трагического зрелища Дарк благоразумно решил избежать, руководствуясь элементарным знанием неуравновешенности человеческой натуры ( в особенности это касалось вспыльчивых девиц) и чувством брезгливости.