Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя
Шрифт:
– Фантастика! – очнулся завороженный Илья. – Твой парень настоящий художник! Ему действительно надо поступать в художественную школу. Если не возражаешь, я возьму с собой несколько рисунков, покажу кое-кому в Москве.
– Буду только признателен.
Федор проводил гостя в его спальню, показал туалет, душевую, остановился на пороге.
– Завтра баня будет, с утра топить начну. Может, еще что надо?
– Спасибо, – покачал головой Илья, чувствуя непреодолимое желание спать. – Я человек неизбалованный, а у тебя как на курорте. – Илья снова вспомнил письмо-просьбу Савостиной. –
– Лично знаком не был, но знал, где живет, – пожал плечами Федор. – Умерла она, два дня назад похоронили.
– Что?! – Сон слетел с Ильи, как от порыва ветра. – Умерла?! Почему, как?
– Должно быть, от старости. А может, болела, годков-то ей много было. Евстигней должен точно знать, он все тут знает, у него спросишь. Да что это ты так близко к сердцу принимаешь? Али она сродственница тебе, знакомая?
– Не родственница… – Илья не сразу пришел в себя, заставил себя успокоиться. – Письмо от нее мне пришло, потом расскажу.
– А-а… ну, ладно, располагайся, пойду Данилу звать домой да жене пособлю по хозяйству. Захочешь есть или пить – смело иди на кухню и бери, чего хочешь.
– Я спать буду, – пробормотал Илья.
Федор ушел, пожелав ему спокойной ночи, однако вопреки своему заявлению уснул Илья не скоро, так и эдак поворачивая факт смерти бабушки Савостиной, сопоставляя его с тем, что было известно о деятельности жрецов храма Морока. Было вполне вероятно, что Марию Емельяновну убили, чтобы не допустить новой утечки информации. Но письмо послать она все же успела…
Уснул он только в два часа ночи, измяв подушку, и проспал без сновидений до самого утра. Лишь перед пробуждением ему приснился странный сон: поляна в лесу с высокой травой, над которой стлался слоистый туман, и череда темных фигур, проходящих через поляну по пояс в траве, с лицами зыбкими, смазанными, человеческими и звериными одновременно. Лицо предпоследней фигуры и вовсе напоминало волчью морду с горящими желтыми умными глазами, а последним в странной череде фигур шагал скелет в плаще с улыбающимся черепом и провалами глазниц, в глубине которых угольками тлели злобные огоньки…
Наутро он встал в начале десятого, поразившись тому, как организм, натренированный вставать рано, спокойно дал себе волю выспаться и даже понежиться в широкой, благоухающей чистым бельем постели. С другой стороны, это была реакция на естественную деревенскую тишину – с доносившимися издалека криками петухов, квохтаньем кур и мычанием коров, и Илья с каким-то детским восторгом и абсолютно не детским сожалением подумал, что никакие удобства города не заменят этой тишины, чистого воздуха и доброго молчания природы – лесов, полей и рек, пронизывающего деревенское пространство и дающее людям, живущим на этой земле, силу и радость бытия.
Хозяева, естественно, давно встали, занимаясь каждодневными хлопотами по хозяйству. Поднялись и дети: Лена помогала матери убирать скотный двор, кормить скотину, а Данила убежал на реку с приятелями. Илья таким образом оказался предоставленным самому себе. Делать ничего не хотелось, но он заставил
– Здрав будь, молодец, – басом проговорил гость, оглядывая замершего Илью. – Узнал, что к Федьке родственник приехал, вот и решил заглянуть. Вы уж не обижайтесь на старика за любопытство.
– Какие могут быть обиды? – развел руками Илья, кивнул на стулья. – Присаживайтесь, позавтракаем вместе.
– Спасибо, мил человек, только я уже давно позавтракал, так посижу, да, может, за компанию чайку с медом похлебаю.
Дед присел напротив, все еще разглядывая Илью, и тому на мгновение стало неприятно: впечатление было такое, будто его разобрали по винтикам и вновь собрали, прощупав каждую косточку, каждую клеточку, прочитали мысли и определили, кто он есть и что может. Словно почувствовав перемену в настроении Пашина, дед отвел взгляд.
– Впервые в наших краях?
– Первый раз, – кивнул Илья. – Все никак не мог вырваться, хотя и живу, можно сказать, рядом.
– Надолго к нам?
– Поживу дня три, на озеро схожу, в Новгороде побываю. Город древний, красивый, а я, к стыду своему, в нем еще не бывал, хотя всю Россию-матушку исколесил.
– Да, Новгород город древний, – согласился дед Евстигней. – Еще за две с половиной тысячи лет до рождения Христова поставлен великим князем Словеном [6] . Тогда о Москве слыхом не слыхивали, хотя поселения в том месте уже были. А ты к нам по делу или отдыхать прибыл, Илья Константинович?
6
Лета 3113 года (2578 г. до н. э.). Новгород назывался тогда Словенском.
Илья перехватил острый, с проблеском иронии, взгляд деда и понял, что тот знаетне только его имя и отчество, но и то, зачем он появился в Парфино.
– Извините, не ведаю, как вас по батюшке величают…
– Евстигней Поликарпович. Да ты зови меня просто дедушкой, меня так все кличут.
– Дедушка, вы случайно не знаете… не знали Марию Емельяновну Савостину?
– Знал, – нахмурил седые брови старик. – Царствие ей небесное, мученице. Не смог я ей помочь.
– Чем?
– Дела давно минувших дней. А ты откуда ее знаешь, мил человек?
Взгляд старого волхва действительно напоминал рентген, так что Илья с трудом удержал себя от признания. Ответил уклончиво:
– Да так, слышал кое-что. Говорят, она много лет провела в скиту на берегу озера Ильмень.
Старик пожевал губами, не сводя глаз с лица Ильи, нагнулся над столом.
– Много чего говорили о бабе Марье… а ты часом не получал от нее весточки?
Илья едва не поперхнулся чаем, медленно вытер лицо полотенцем, раздумывая, что сказать в ответ, и услышал виноватое: