Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя
Шрифт:
– Заходи, располагайся, – бросил сержант.
Антон вошел.
Дверь за ним закрылась.
– Проходи, – отступил в сторону небритый, окинув фигуру Громова равнодушным взглядом. – Твои апартаменты слева.
Квартира была двухкомнатной.
Антону досталась небольшая спальня с узкой кроватью, застеленной тонким одеяльцем, со столиком в углу и шкафом с двумя десятками книг. Никаких излишеств. Чисто, просто, неуютно. Казарма.
Антон оглянулся.
Сосед смотрел на него ничего не выражающими оловянными глазами.
–
– Тебя как звать? – поинтересовался Антон.
– Рудик, – ответил небритый после паузы и удалился в свою комнату. Спрашивать имя соседа он не стал.
Антон осмотрелся, присел на высокую кровать, оказавшуюся жесткой, как тюремный топчан. Выглянул в окно: дома, дома, стройка, дворы, зелень кое-где. Москва, ешкин кот!
Он прилег. В голову начали лезть разные дурные мысли от «утопиться в ванне, что ли?» до «сбегу к чертовой матери»! Тогда он залез под душ и с удовольствием помылся, расслабляясь, вытерся одним из небольших серых полотенец также казарменного вида. Забрел на кухню. В холодильнике оказался сыр, батон колбасы и кефир. Негусто, однако.
Подумав, Антон отрезал приличный кусок колбасы, съел с хлебом, отыскавшимся в шкафчике над столом, сделал чай и выпил с бутербродом.
Сосед не показывался.
Антон послонялся по комнате, полистал пару книг – сплошь дамские детективы, постоял на балконе, созерцая пейзаж с высоты девяти этажей, вернулся, лег на кровать. Но уснуть не смог. В голову снова начали стучаться мысли, и одна из них вскоре полностью завладела сознанием.
Валерия! Дети! Надо их повидать, а то когда еще придется?
Он поднялся, начал одеваться.
Словно подслушав его мысли, на пороге возник абориген с небритой физиономией.
– Ты куда?
– Погулять, – соригинальничал Громов.
– Не велено.
– Я пройдусь до ближайшего кафе, глотну пивка и вернусь обратно.
– Не велено.
– Слушай, друг, – проникновенно сказал Антон, – мне надо на детей глянуть, хоть одним глазком! Через полтора часа я буду на месте, клянусь!
– Не велено! – в третий раз буркнул Рудик.
– Что ты заладил одно и то же! – разозлился Антон. – Можешь доложить своим командирам, что я отлучился ненадолго.
Небритый молча повернулся, вышел, а когда Антон, надев рубашку, появился в прихожей, на него глянул ствол пистолета в руке соседа.
– Топай взад!
Оранжевая пелена ярости застлала глаза.
Когда Антон очнулся, небритый лежал на полу прихожей, закрывая голову руками, а его оружие находилось в руке Громова.
– Идиот! – выдохнул он, расслабляясь. – Сам напросился!
Небритый пошевелился, поднял голову, открыл мутные глаза.
– Отдохни, – посоветовал ему Антон, разрядил пистолет, бросил на пол и закрыл за собой дверь квартиры.
Валерия и после ухода мужа продолжала жить в своей старой квартире в Китай-городе, в Старопанском переулке. Антон
Успел.
Детей уже начали забирать родители, так как часы показывали семь вечера, но Даша и Катя – он их сразу узнал! – еще возились на детской площадке, опекаемые добродушной полной воспитательницей.
Антон, спрятавшись так, чтобы его не было видно с территории садика, прижался к узорчатому забору, замер, глядя на детей. Сердце заколотилось о ребра так сильно, что готово было выскочить из грудной клетки. Глаза наполнились слезами. Он смахнул их, не понимая, что с ним происходит, и увидел Валерию. Дети с визгом бросились к маме, она опустилась перед ними на корточки, прижала обеих девочек к себе.
Жена ничуть не изменилась с момента их расставания, хотя прошло уже больше года. И она была так красива и желанна, что Антон едва не крикнул: Лера!
Опомнился, прижав кулак к губам, уже не вытирая слез.
«Совсем ты разнюнился, рэкс, – слабеньким голоском напомнил о себе внутренний собеседник, олицетворявший собой прежнего Громова, – ослаб, однако…»
Антон ему не ответил. Стоял, раскинув руки, прижимаясь к забору, скрытый кустарником от посторонних глаз, и смотрел на размытые ореолы своих любимых, понимая, что не может подойти к ним, весело окликнуть, прижать к груди и поехать вместе с ними домой. Стена между ними стояла, стена отчуждения, молчания, непонимания, стена времени, наконец, и не было в мире силы, способной ее взломать.
Валерия усадила девочек в салон старенькой «Мицубиси Харизмы», принадлежавшей еще ее первому мужу, задержалась на мгновение, оглядываясь по сторонам, словно почувствовав, что за ней наблюдают. Дверца захлопнулась. Машина выехала из шеренги других машин, свернула в переулок, исчезла.
Антон вышел из-за кустов сирени, отгораживающих территорию детсада от дороги, проводил машину жены невидящими глазами. Жить не хотелось до отвращения. В голове назойливой мухой зудела мысль: послать все к черту и вернуться!..
В памяти сам собой всплыл образ монаха Марциана, мелькнул его черный ноготь. На сердце снизошла странная расслабленность. Душа перестала трепыхаться пойманной в силки птицей. Тоска растворилась в поднявшемся со дна души промозглом тумане.
«Не примут тебя, – сказал кто-то в голове Антона ватно-трезвым голосом, – не нужен ты им такой…»
Он очнулся, соображая, где находится и что делать дальше, но решить эту проблему не успел.
Рядом с визгом тормозов остановился знаменитый российский джип «Патриот» с синей полосой, захлопали дверцы, к Громову подскочили милиционеры, и на затылок его обрушился тяжелый удар дубинки.