Шрифт:
Глава I
Каждый дом полон всяких историй. Тот, что расположился у озера – не исключение. Аккурат, спустя 25 лет после войны, сдали его в эксплуатацию. В крайнем подъезде, где много однокомнатных квартир, обустроились пенсионерки. Все они потеряли мужей на войне. Некоторые одиноки, другие имели детей, проживающих отдельно.
Бабу Хану, солдатскую вдову, знала вся округа. Если она шла в молочную лавку или за овощами на близлежащий рынок, то возвращалась непременно не одна. С этим кем-то ещё подолгу щебетала у подъездных дверей. Прощаясь, рукой указывала на окна её квартиры, что на третьем этаже, приглашая: "Если будет желание, заходите, всегда
Талант бабы Ханы заключался не только в умении легко заводить друзей и поддержать их добрым словом, она ещё прекрасно готовила. Обычно в пятницу с самого утра по всему дому разносился аромат корицы, ванили и мускатного ореха. То жилица пекла знаменитые рулеты с разнообразной начинкой: рисовой, творожной или фруктовой.
По субботам выходила с подносом во двор и потчевала сидящих во дворе бабулек, приговаривая: "За ребёнка, Монечку, ешьте на здоровье!" И утирала слезы. Щедрость стряпухи восхищала, удивляла, а некоторых злила. Всем-то не угодишь!
Но ни первые, ни вторые постичь сие кулинарное искусство не могли, а уж быть такой великодушной, как Хана, и подавно.
Она о себе не любила рассказывать. В войну осталась одна с тремя малолетками. Дети выросли, завели семьи. Но никогда, в отличие от многих, не нахваливала внуков. Двое старших учились в московских вузах. И, приезжая на каникулы в родной город, навещали бабушку.
Она говорила: "Я их всех вынянчила". А то, что английский для кого-то из них как родной или кто на скрипке-гитаре-пианино играет, а кто призёр на соревнованиях – так кому это интересно знать и поэтому никогда эту тему не затрагивала, искренне полагая, что каждый волен строить жизнь по своему усмотрению, а другим до этого не должно быть дела.
Есть возможность отдать чадо в балетную студию – замечательно, а у другого отпрыска проявились артистические способности – хорошо! Третий грезит стать журналистом и сызмальства выпускает школьную стенгазету – высший пилотаж! Но информация об этом, кроме причастных к ней, для чужих ушей довольно утомительна и вовсе лишняя.
***
Минуло года два, как заселились первые жильцы, и в квартиру напротив Ханиной въехала пара. Глава семейства Ханиного возраста, его половина моложе лет на пятнадцать. Мужчина, частенько присаживаясь на скамейке и уперевшись взглядом в землю, надолго застывал в такой позе. Обычно с соседями не заговаривал.
Мог только пару слов промолвить: "Обещали завтра дождь", "Похолодание идёт" или "В этом году лето жаркое".
Так как в ответ все молчали, видимо, смущались, то продолжения темы не получалось. Сказанное так и зависало в воздухе. Звали его Володей. Небольшого росточка, скрюченный, носил затёртую военную форму без знаков отличия. Не в пример жене – стройной цветущей женщине, модно одетой, щеголяющей на высоких каблуках.
Трудилась она в кинотеатре – билеты продавала. Никогда ни с кем не здоровалась. Мимо благодушных старушек, отдыхающих у дома, проходила с каменным выражением лица. Другие жильцы с уважением относились к уходящему поколению – издалека приветствовали, спрашивали о житье-бытье.
Никто не знает, кого что ожидает, не то что в далёком будущем, если доживёт, а в ближайшем завтра…
Однажды к дому подъехала карета "Скорой
Правда, никто не решался спросить о её здоровье. Раз в неделю заходил к ним участковый врач. Жена Володи, видимо, с постели не вставала и не выходила – даже на балкон.
"Вот если бы она была человеком, уважала нас, здоровалась бы с нами, мы бы её навещали, – качали головой старушки.– К ним же никто не ходит. Трудно так без людей".
Как обычно, в субботу, выйдя с подносом, на котором горкой возвышались нарезанные кусочками пироги, Хана тихонечко постучала – впервые за год соседствования – в Володину квартиру.
– Кто там ещё? – донесся недовольный голос. И во входном проёме тотчас появился хозяин.
– Володя, извините, я хочу вас угостить. Берите несколько кусочков. Вот салфетки.
– Это с чего?
– Много лет назад сыночек умер. В первый год войны. Ему бы уже было сейчас тридцать четыре. Я в субботу его поминаю. Хоть так. Попробуйте мои изделия!
В глазах мужчины читались недоверие и подозрительность.
– Мы с чужих рук ничего не едим.
– Да можете птичек покормить, если не понравится.
Он, изображая одолжение, поддел два ломтика и бесцеремонно захлопнул перед благодетельницей дверь.
Через неделю Хана решительно направилась к соседскому порогу и, как в прошлый раз, постучалась.
– Иду, иду, – донеслось из глубины жилища.
– Извините, Володя, опять вас беспокою. Пироги будете?
– Ну, давай.
– Возьмите больше. Вас же двое.
– Я тебе что-то должен? Кто же за бесплатно даст? Наверное, денег это стоит?
– Уже за то, что вы, может быть, добрым словом помяните ребёнка, большое спасибо. Ох, как хорошо, что сейчас мир. У нас. Я по точке слышала, что во Вьетнаме американцы людей расстреливают целыми деревнями. Как жалко-то. Простые люди гибнут.
– Нам дело какое до них? Вьетнам далеко. Разберутся без нас. Как сына звали?
– Моня. Монечка.
– Это что ещё за имя такое?
– На русский лад, наверное, Михаил, – неуверенно промолвиа женщина.
***
В течение полугода Хана каждую субботу угощала Володю выпечкой.
Он её встречал с улыбкой. А она искренне жалела молодую супругу, тяжело захворавшую.
Потом была "Скорая" и вновь забрали соседку. На сей раз навсегда. Через несколько дней увидели Володю. Мигом осунулся, постарел, сгорбился. Несчастье быстро сминает человека. Присев, как бывало до болезни супруги, на край скамейки, выдавил из себя одно единственное слово: "Умерла". И опять из присутствующих никто не спросил, как, когда, от чего – постеснялись.